ENGПродолжаем публиковать дискуссионную статью нашего товарища Александра Хайфиша.
Первая часть - "Антифашизм как двигатель мировой революции".
Вторая часть - "Антифашизм и революционная экспансия".
Третья часть - "Антифашизм и борьба за социализм сегодня".
Четвертая часть - "Антифашизм как двигатель мировой революции".
Пятая часть - "Антифашизм как двигатель мировой революции".
Шестая часть - "Антифашизм как двигатель мировой революции".
Антифашизм и вопросы идеологии на постсоветском пространстве. «Бомбическую» тему есть смысл завершить обсуждением политико-идеологических последствий работы «ельцинского топора». Напомню, что одной из самых серьёзных теоретических проблем коммунистов сегодня я считаю очень слабое целеполагание, что на практике приводит нас к хвостизму, а ещё к сиюминутным рефлекторным реакциям на текущие события дня, причём нередко – разнородным реакциям. Кроме того, выше я уже писал, что налицо у нас и проблемы с пониманием собственной идеологии. Что же получается со взглядами коммунистов на раздробленность постсоветского пространства при слабом целеполагании и ввиду путаницы с идеологией?
Советский Союз разрушен, его больше нет. Чем дальше он уходит в прошлое – как в памяти людей, так и в смысле истончения связей между государствами постсоветского пространства – тем больше коммунисты примиряются с этим фактом. Молодые поколения, не заставшие СССР хотя бы в минимально сознательном возрасте, и вовсе воспринимают бывшие советские республики так, словно те от века были самыми настоящими независимыми государствами. Кроме того, все граждане России, особенно молодые, так или иначе пропитываются нормами современного буржуазного бытия – поэтому в сознании многих из них, вслед за сознанием господствующих классов обществ новой фазы империализма (с гипертрофированным финансовым сектором), любая территория является не активом, а пассивом: не чем-то нужным и полезным (пусть даже «нужным» в понимании империализма классического – природные ресурсы добывать, рабочую силу использовать), а бездонной чёрной дырой, куда зачем-то надо без отдачи вбухивать самое святое – ДЕНЬГИ, которые, известное дело, лучше бы пенсионерам раздать (думает наивный гражданин; империалист, понятно, думает про применение денег совсем другое). Такие граждане и свершившийся-то факт принимать не хотят, кривясь от уже присоединённых украинских территорий, а перспектива присоединить что-то ещё повергает их в уныние: ужасные расходы, плохие люди, ржавые предприятия – так за пределами России смотрится в их глазах буквально всё, и потому они отказывают зарубежным областям в чести объединиться с ней. Как следствие изложенного, восстановление единства постсоветского пространства и для нынешних коммунистов тоже чаще всего не является ни среднесрочной целью, ни идеологической установкой, ни вообще чем-то хорошим хотя бы в смысле теоретических рассуждений. Но ещё чаще об этом просто не думают – так хорошо нами теперь усвоены хвостистские привычки. Всё действительное – разумно, умерла так умерла. Революционер нынче пошёл очень своеобразный…
Так что придётся мне сейчас обосновывать, что восстанавливать единое советское государство в прежних границах коммунистам, пришедшим к власти в России, пришлось бы всё равно. Но чтобы держаться в рамках общей антифашистской темы, о «позитивной» стороне дела (то есть почему социалистическое государство в советских границах лучше, чем в российских) я скажу лишь несколько слов. Благо людям, которые ещё в состоянии мыслить за пределами категорий маразмирующего финансового империализма, это и так должно быть понятно: больше ресурсов, предприятий, населения – значит, больше полезных возможностей, выше потенциал силы и развития общества; остатки единства экономики, инфраструктуры, культурного поля – значит, объединительные процессы провести здесь проще, чем где-либо ещё; в едином государстве с единой идеологией (и уж во всяком случае – с единой пропагандой) не только возможно, но и относительно просто залечить язвы межнациональных конфликтов – а в состоянии беловежской раздробленности они продолжают страшно разъедать нашу некогда общую Родину. А вот «негативную» сторону – то есть почему изоляционисты под красным флагом попросту не смогут запереться внутри российских границ и успешно строить тут социализм – стоит осветить подробнее. Для меня это тем актуальнее, что десять лет назад я и сам считал вариант «запереться на четверть века» правильным.
Вернёмся ко II разделу настоящей работы и воспроизведём пару следующих утверждений: 1) агрессия буржуазного мира (который с этой целью всегда готов фашизироваться) против изолированного социалистического государства неизбежна, и соотношение сил между ними становится критически важным фактором; 2) наиболее эффективный способ распространения мировой революции – действия вооружённых сил социалистического ядра против фашистских режимов. Агрессия при этом вовсе не обязательно сразу начинается с полномасштабной войны – буржуазный мир чаще предпочитает обходиться более дешёвыми и безопасными для себя способами удушения противника, начиная с организации экономической и политической блокады. Существенную роль в стратегии ведущих империалистов играет также создание потенциальных военных угроз социализму за счёт зависимых стран, которые им не жалко. Очевидно, что и в гипотетической ситуации с новой Советской Россией, обладающей крупнейшим ядерным арсеналом, будут первоначально использоваться именно эти способы.
Что характерно, в межвоенный период новообразованные государства вдоль советской границы так и назывались «лимитрофами» (то есть пограничными странами, необходимыми для вооружённой изоляции Советского Союза), а вся их совокупность – «санитарным кордоном» (естественно, что мировая буржуазия всегда воспринимает коммунистические страны как «зачумлённые области»). Понятие «санитарного кордона» использовалось западной буржуазией уже с 1919 года и кордон этот, что очень важно отметить, служил не только «нейтрализующим», но и «активным» целям: то есть не только политико-экономической изоляции Советской России, но и базой для вооружённых вылазок и крупных вторжений в её пределы. В числе таких вторжений можно назвать: советско-польскую войну 1919-1921 годов; советско-финляндские войны 1918-1922 годов; акты иностранной интервенции в Гражданскую войну, проводившиеся в том числе с территорий и за счёт лимитрофов (например, в 1919 году с территории Эстонии наступала белая армия Юденича, экипированная англичанами и немцами, и в этом наступлении участвовали эстонские части и английский флот). Кроме того, санитарный кордон использовался и как средство прикрыть подготовку уже полномасштабной агрессии. В частности, англо-американские буржуазные круги выращивали гитлеровскую Германию под прикрытием восточноевропейских лимитрофов: попыткам Москвы создать в Европе антигитлеровский блок мешала в том числе позиция Польши и Румынии, категорически отказывавшихся пропускать через свою территорию советские войска для гипотетического участия СССР в коалиционных действиях против Германии.
Этот же метод «активной блокады» применялся мировым империализмом и после Второй мировой войны, хотя пришлось его немного видоизменить. Широкий «санитарный кордон», к неудовольствию господ империалистов, сменился узким пограничным «железным занавесом» (ещё раз напомню, что формально его опустил Черчилль в своей Фултонской речи 1946 года – и преемственность терминов дополнительно подчёркивает преемство самого метода). Европейские лимитрофы были в основном освобождены и советизированы, а новые нарезать было не из чего – поэтому идеологические, политические, экономические удары по СССР и его союзникам западный блок вынужден был наносить, рискуя спровоцировать войну и превратить в поле битвы уже не какие-то там неважные для белых сагибов польши и румынии, а относительно приличное государство – Западную Германию, с перспективой вовлечения территорий государств совсем приличных – Франции, стран Бенилюкса, Британии. Это было неприятно, так что в течение Холодной войны западный блок прилагал все усилия, чтобы вернуть восточноевропейские государства под свой контроль. И небезуспешно: прочный в начале пятидесятых годов советский блок Запад основательно раскрошил ещё до запуска встречных процессов Горбачёвым. Что же до Азии, то мировой империализм и там с переменным успехом старался тогда выстроить по границам советского влияния вполне типичный санитарный кордон.
И даже в следующую историческую эпоху, игнорируя падение Советского Союза и установление в России целиком компрадорского режима, ядро мирового империализма не отказалось от своей излюбленной политики изоляции – причём на сей раз не противника, а просто потенциально неблагонадёжного государства. Уже в девяностые годы этим возмущались сами же российские компрадоры(!). Ну а дальнейшие попытки последних снять малиновый пиджак и добиться для себя статуса региональных империалистов Запад сшиб на взлёте, начав играть на постсоветском пространстве на опережение задолго до того, как в Москве стали соображать, к чему катится дело. Как следствие, Россия сдавлена сегодня лимитрофной цепью гораздо туже, чем в девяностые годы, и не подлежит сомнению, что восстановление социализма в РФ привело бы ядро мирового империализма к решению усилить режим активной блокады. То есть санитарный кордон вокруг новой Советской России стал бы действовать ещё оживлённее – в смысле применения методов экономической борьбы и совершения недружественных политических действий, в части распространения враждебной идеологии и совершения актов военной агрессии. Потому что мировой империализм свои цели знает твёрдо: неконтролируемые силы ему на планете не нужны, тем более ему не нужны места, потенциально подходящие для новых попыток строительства социализма.
Теперь посмотрим на тему санитарного кордона с точки зрения господствующих классов постсоветских республик и бывших соцстран. В их глазах радикальная антикоммунистическая и, далее, националистическая и антирусская политика, лежащая в идейном фундаменте санитарного кордона, по сравнению с любой другой политикой выигрывает с большим запасом. Сначала новоявленные господа постсоветских обществ объясняли падение уровня и качества жизни после разрушения СССР результатами деятельности коммунистов, после которых возвращение на столбовую дорогу мировой цивилизации (вы ещё не забыли этот оборот?) сопряжено с большими трудностями. Тупиковостью и отвратительностью коммунистического пути удобно было также оправдать изъятие у широких народных масс социалистической собственности и передачу её в руки Эффективного Частного Предпринимателя. Резкий антикоммунизм новых элиток, стало быть, оказывался неизбежен по причине его крайней выгодности, и это был общий для всех закон – в девяностые годы такие идеи вкладывались в головы рядовых граждан и в бывших соцстранах, и в бывших советских республиках, и в самой России.
А вот дальше, по мере того, как слушать про тяжкое наследие кровавого прошлого массам надоедало, и для сохранения власти элиткам всё более требовалось подкреплять антикоммунизм чем-то ещё, пути России и всех остальных бывших социалистических территорий начинали неумолимо расходиться. Да, в каждой приватизированной стране новые хозяева всё равно вливали массам в мозг примерно одно и то же – идеологический коктейль из либерализма и национализма в различных пропорциях и концентрациях – но вот только результат в России получался один, а везде другой.
Если упор в идеологической сфере делался на непреходящие ценности западной демократии и права просветлённого этими ценностями человека, то местные элитки оказывались перед необходимостью делать всё, что велят в Вашингтонском ЦК, а охваченные либеральной идеей массы – перед необходимостью любить и ненавидеть политиков, партии, народы, страны строго по указке «международного общественного мнения», то есть американских СМИ и различных популярных фигур западной идеологии. Годилось это, чтобы извлекать выгоды и морочить массы? Где как. Бо́льшую часть постсоветских осколков Запад соглашался принимать в Мировое Буржуинство и выделять местным компрадорам полагающиеся им бочку варенья и корзину печенья, которыми те иногда (если бочка была большой, как в Чехии, Польше и Венгрии) даже делились с массами, чем и подкрепляли материально их вступление в Свободный Мир. А вот Россию Запад принимать не соглашался, так как, во-первых, даже после устроенного ей кровопускания это оказался слишком сильный и крупный объект, а во-вторых, её элитки с самого начала вообразили, будто заслуживают не просто варенья и печенья, но ещё и склад бельгийского шоколада, цистерну лучшего шампанского и возможность дружески похлопывать белых сагибов по плечу при решении важнейших вопросов мировой политики. Это предопределило сначала разочарование прозападно настроенной части российских масс, а в конце концов – и нынешний медленный отход элиток от идей западной демократии при мучительном нежелании от них отходить (ведь было так приятно прикармливаться при белых сагибах хотя бы печеньем, что там ни говори). Кроме того, исключение России из числа участников праздника победы над мировым коммунизмом привело и к постоянным, ещё с девяностых годов, политико-экономическим и иногда даже военным столкновениям Москвы с теми постсоветскими осколками, что были приняты в Мировое Буржуинство безоговорочно, элитки которых белые сагибы зачислили в образцовые туземные слуги и ставили в пример русским варварам, так и не освоившим нормы поведения за столом либерализма и демократии.
Примерно так же вышло и со вторым – национально-историческим – компонентом идеологии постсоциалистических режимов (предназначенной, кстати, правящими классами не только для окормления масс, но отчасти и для собственного потребления). Ведь если, в дополнение к ценностям западной демократии, обратиться к Великой Национальной Истории и начать выстраивать свою легитимность также на исторической базе, то во всех осколках, кроме России, власти получают возможность рассказывать своим народам, будто те веками угнетались не просто коммунистическими, но именно русскими злодеями, ибо русские завоёвывали их или просто подкладывали им свиней задолго до того, как превратились в кровавых коммуняк. Индульгенция от масс на отсутствие каких-либо улучшений в той или иной стране, таким образом, превращалась в совсем долгосрочную: раз уж русская империя гадила нам так долго, да и сейчас ещё продолжает, хоть и притворяется, будто стала цивилизованным западным демократическим государством, то разве можно быстро исправить ужасные последствия её деятельности, копившиеся долгими столетиями? Ведь сколько ни переименовывай города, ни переходи на латиницу и ни открывай музеи русско-советской оккупации, но коварный русский монгол по-прежнему силён, свиреп и тянет к нам свои загребущие лапы. Так что во имя будущего маленькой, но гордой и стойкой нации необходимо приносить всё новые жертвы на алтарь антирусского сопротивления и крепить союз с нашими истинными друзьями из-за океана.
Если же, помимо русских, рядом с Маленькой-Но-Гордой безобразничает какой-нибудь другой исконный враг, более сопоставимого с ней калибра (выше уже приводились грузино-абхазский и армяно-азербайджанский примеры), то всё становится совсем шоколадно. Умело управляя в информационном пространстве великой борьбой с различными внешними врагами, местные элитки получают возможность держаться у руля почти до бесконечности – имелась бы только опора на белого сагиба, а степень реальной полезности их правления для данной страны и данного общества не имеет значения. Кроме того, не забудем, что проворачивать идеологические трюки национально-исторического толка элиткам оказывается тем проще, что практически все бывшие республики и соцстраны мононациональны либо близки к такому статусу. Это означает, что национальный миф будет проще, непротиворечивее, лучше подходить для мещанского мировосприятия (помните, что я писал выше о преимуществе простоты, которым пользуются буржуазные идеологии?), а общество будет легче фашизировать при необходимости (мононациональное государство, в отличие от многонационального, имеет дополнительную опцию «фашизма крови», когда за «своего» человек признаётся только по этническому признаку).
А вот Россия так не может. Для начала, она, в отличие от прочих постсоциалистических осколков, рассматривается ядром мирового империализма как побеждённая, а не освобождённая страна. А побеждённым национальный исторический миф не полагается – победители запрещают. Больше того, в России на короткий период вместо него даже расцвёл антимиф – в районе 1991 года не только советская эпоха, но и практически вся российская история нередко преподносилась массам как беспросветный чёрный ужас и варварская ошибка природы. Однако ситуация, когда некая нация выходит перед всем миром на мороз в голом виде, обливает себя жидким дерьмом из кадушки, расцарапывает себе ногтями лицо и безумным голосом визжит: «Хлещите меня, падаль грешную, плетьми и кнутами, прижигайте сигаретами, бейте, пинайте и плюйте, умоляю вас, люди добрые!», всё же чересчур ненормальна, и какой-то аналог тому, что на рубеже восьмидесятых-девяностых годов творили с российским национальным самосознанием отечественные СМИ, культура и гуманитарная наука, подыскать в мировой истории крайне затруднительно. Ничего подобного обычно ни с кем не случается, потому что никто внутри бичующей себя нации не имеет с этого никаких плюшек, даже компрадорская буржуазия – не очень-то: ей ведь тоже ни разу не улыбается самобичеваться, так как это понижает её статус в глазах и хозяев, которые уменьшают её долю прибыли (ибо зачем с юродивыми считаться), и потенциальных партнёров равного статуса, с которыми всё труднее сговариваться (те тоже начинают считать себя на пару ступенек выше подобных психов), и народа, который всё более готов такое начальство свергнуть (мало того, что он терпит экономическую и социальную катастрофу, так над ним ещё и психологически измываются, причём измываются какие-то махозисты, что совсем уж дико и унизительно). А у нас нечто похожее произошло по той причине, что культурой и идеологией безраздельно заведовала крайне антинациональная интеллигенция, ставившая себя вне своей политической нации. (Как интеллигенция с такой оригинальной ментальностью у нас вообще возникла и почему столь мощно разрослась – совершенно отдельная большая тема, которую мы оставим в сторонке). Соответственно, российская либеральная интеллигенция, по её мысли, вовсе не занималась самобичеванием, а истово и образцово выполняла функции палача у белого сагиба, объединяя себя именно с ним, а не с ненавистной Россией и населяющими её ордами быдла. Эта замечательная социальная группа послужила будущей отечественной буржуазии исключительно полезным орудием для сокрушения социализма, но после выполнения данной задачи стала чересчур радикальна даже для малиновых пиджаков – и потому её уже вскоре после контрреволюции начали отодвигать на вторые роли, предоставляя работать преимущественно на антикоммунистической полянке. Русская история в виде нормального, традиционного, общепринятого орудия пропаганды, таким образом, ещё в девяностые годы возникла в идеологической сфере вновь, хоть и не без некоторых затруднений: строго говоря, препятствовавшая этому ультрарусофобская интеллигенция не только до сих пор продолжает в некотором количестве существовать в России, но иногда и по-прежнему старается продвигать – пусть хотя бы уж только в либеральные массы – свои излюбленные темы типа запредельной монструозности Ивана Грозного. Однако в качестве мэйнстрима антирусская идеология в России не прижилась – в чём и выразился первый этап отхода Кремля от общих для постсоветского пространства идеологических мотивов.
Но и после некоторого оздоровления ситуации использовать Великую Национальную Историю тем же способом, что и в других постсоветских осколках, российским малиновым пиджакам не удалось, да и не могло удаться. Наша Национальная История для этого слишком многонациональна, и потому быстро оказывается завязана сперва на имперскую, а затем и на интернационалистическую идею. И хотя вычеркнуть либо измазать самой чёрной краской интернациональный период отечественной истории российские власти пытались на протяжении четверти века, но империю-то они объехать не могли никак (да и не слишком хотели, ибо малиновые пиджаки, подобно персонажу известного мультфильма, очень всё это царское богатство любят и уважают) – а империя тоже не сводится к величию гордого русича из условной Рязани, как мечтал бы однонационал, это слишком местечково, убого и антиисторично.
Сверх того, Россия и в нынешней своей ипостаси постсоветского осколка остаётся многонациональной страной, так что пропагандировать русскую арийскость было бы для господствующих классов опасным делом уже ввиду необходимости сохранять целостность своего государства. Что же до избрания вековечного врага, без какового избрания жить не могут малые нации, то это какие-нибудь Польша, Финляндия или Украина могут сделать своей национальной идеей ненависть к России – она ведь большая, сильная и страшная, поэтому отлично подходит на роль инфернального воплощения зла. Массы проникаются, верят, поддерживают. А с точки зрения России, сделать гвоздём национальной идеологии ненависть к Финляндии – чистая клоунада: слишком разные весовые категории, империи приличествует титанически противоборствовать только с другой империей (что если не снимает, то сильно видоизменяет мотив национальной ненависти), а не с каким-то медвежьим углом планеты с населением, втрое меньшим населения одной лишь российской столицы. И тут на свет выплывают новые опасные свойства Великой Национальной Истории в российском исполнении: в ней содержится масса сюжетов противостояния со всеми представителями современного империалистического ядра – с США, Британией, Францией, Германией…
При этом нельзя сказать, будто буржуазная Россия в первые десятилетия после контрреволюции не пыталась, вопреки своему прошлому, ментально превратиться из империи в настоящую, качественную, достойную Финляндию и вписаться в светлый демократический мир «конца истории» на общих правах. Про длительное стремление властей вычеркнуть из истории советский период с его интернационализмом я только что сказал; «национал-демократы» (когда-то так называлась та разновидность националистов, что хочет избавиться от не очень русских областей России и влиться в «европейскую цивилизацию») в нулевые годы имели не столь уж маленькое влияние на власть и общество; весьма обширная ещё недавно субкультура, назовём её так, «чётамухохлистов» действительно пыталась свести всю российскую историю и идеологию до великого противостояния с Украиной (которая, в отличие от маленькой Финляндии, уже кое-как тянет на боксёра если не своей, то предыдущей весовой категории). Элитки были согласны на статус любимой жены у американского господина, а обывателям и вовсе хотелось финской сантехники, а не великих идей и проектов, быть маленькой европейской страной, а не решать судьбы мира. Но не вышло.
Во-первых, экономика всегда рано или поздно берёт своё. Даже компрадорский капитал, особенно если он достаточно крупный и особенно если он представляет собой осколок некогда единой экономики, однажды захочет расширяться. Ему нужна торговля с соседями, ему нужны нормальные с ними политические отношения (чтобы не тратиться избыточно на армию и чтобы никто не покушался на жизненно важный трубопровод на соседской территории), ему нужно постепенно прибирать к рукам самые выгодные куски экономики соседей. Таковы объективные законы капитализма. Но в какой-то момент вдруг выяснилось, что пространства для экономического расширения российский капитал лишён, ибо пока компрадор в малиновом пиджаке шлялся по кабакам, казино и борделям, празднуя счастливое избавление от совка, мировой империализм успел основательно подобрать под себя всю ту географическую зону, которую малиновый пиджак считал своей традиционной вотчиной. Хуже того, хозяева мира к тому моменту уже, вероятно, прикидывали, нужна ли им такая малиновопиджачная Россия даже в качестве огромной и вроде бы удобной бензоколонки, не будет ли надёжнее всё-таки её разделить (чтобы не воображала о себе слишком много и не устраивала праздников непослушания в Чечне, Югославии, Грузии), а диких коренных бандосов-нуворишей заменить на подросших энглизированных русских яппи, в должной мере окультуренных Йелем, Гарвардом и Оксфордом.
Во-вторых, принятие и распространение той или иной идеологии быстро выливается в практические политические последствия. Сочетание западной либеральной идеологии и одобренных ею национальных исторических мифов на местах даёт на выходе следующую ситуацию: всё внешнеполитическое окружение российского компрадора – это, к его удивлению, пострадавшие от него свободолюбивые народы, наконец-то счастливо избавившиеся от оккупации, а оккупант – это он самый и есть. И сколько бы малиновый пиджак ни кричал, что от людоедского большевизма пострадал в первую очередь сам же русский народ, включая компрадора, которому не давали развернуть могучий предпринимательский талант, что он хороший, отрекается от тоталитарного прошлого, возводит катынские мемориалы, возлагает к ним венки и уже начал строить во вверенной ему России образцовую демократическую «Финляндию» или «Швейцарию» – но его почему-то никто не слушает, его принуждают постоянно каяться (и добро бы за коммуняк, но ведь ещё и за царизм, поделивший Польшу, поправший железной пятой Кавказ, свирепо завоевавший Сибирь, помешавший благородным джентльменам завладеть Средней Азией и сотворивший ещё массу отвратительных деяний), заставляют самоограничиваться в политических инициативах, выставляют на международной арене каким-то прокажённым – а назавтра, глядишь, ещё и платить заставят, а не просто обходиться голословными покаяниями, из Совбеза ООН выгонят, принудят отдать ядерное оружие «международному сообществу», да мало ли что ещё.
И вот при таких делах даже коллективный малиновый пиджак, отнюдь не блещущий интеллектом, в конце концов смекнул, что по какой-то загадочной причине ему не позволено всё то, что позволено его соседям, что политического будущего у него нет, что даже жить прежней жизнью одноклеточного нувориша, тупо обжирающегося по куршевелям, не всякому теперь разрешат и что, видимо, до сих пор он шёл куда-то не туда – а, значит, пришло время постепенно менять идеологию и политику и даже прекращать слишком рьяно ругать ненавистный совок и лить тем самым воду на западную мельницу. Таким образом, правящий класс России потерпел фиаско – как ни старался, не смог бессрочно быть антикоммунистическим, антирусским и национально ограниченным, не смог по совершенно объективным причинам. Исторический процесс ему запретил. Наложил на него проклятие – а нам, соответственно, предоставил шанс на спасение, потому что дальнейшая деградация и распад России сделали бы бессмысленными надежды на возрождение здесь социализма собственными силами.
Но если исторический процесс даже малиновому пиджаку запретил тихо пилить заводы на металл и пропивать оный, то уж нас-то, окажись мы у власти, он тем более стимулировал бы на активные действия за пределами российских границ. Посмотрим на текущую ситуацию теперь уже нашими собственными глазами. Крупнейший после России осколок СССР (а по совместительству – территориально крупнейшая страна из списка тех, что целиком находятся в Европе) оказался фашизирован ради организации смертельной борьбы против какого-то там малинового пиджака, договориться с которым для мирового империализма не составляло ни малейшего труда и обошлось бы весьма дёшево. Представляете, какой санитарный кордон господа империалисты организовали бы тогда против новой Советской России? Лимитрофы, если посмотреть на исторический опыт, вообще чаще фашизированы, чем нет, что совершенно неудивительно, если мы вспомним, что фашизм – оружие, направленное прежде всего против коммунистов. В двадцатых годах, как я уже писал во II разделе, фашистскими были все прилегающие к советским границам европейские государства. Некоторые элементы того же явления можно проследить и в период Холодной войны: скажем, в титоистской Югославии (а её после 1948 года можно считать единственным полноценным европейским лимитрофом, который удалось возродить Западу) было физически уничтожено просоветское крыло компартии; в Западной Германии местная военная мощь, правоохранительные структуры, спецслужбы возрождались силами «бывших» нацистов; а в Азии существовали и фашистские лимитрофы как таковые (в бесспорном виде – Южная Корея и Тайвань). Наконец, и сегодня процессы фашизации охватывают отнюдь не одну только Украину – они идут чуть ли не в большинстве стран Европы. Впрочем, если не размахиваться широко и оставаться в рамках темы санитарного кордона, то в качестве сдерживающих Россию лимитрофов с режимами, приближающимися к гордому званию фашистских, уже сейчас можно рассматривать Эстонию, Латвию, Литву, Польшу и в какой-то мере Финляндию. Не подлежит сомнению, что приход к власти в России коммунистов спровоцировал бы резкое ускорение фашизации этих и других приграничных стран.
А мы хлопаем ушами. Разумеется, от сегодняшнего исторического момента до воссоздания Советской России расстояние примерно как до Юпитера; но ведь если сегодня не готовить почву под решение пусть даже послезавтрашних проблем, то, когда придёт время, мы и не будем знать, как их решать, и даже не будем готовы к этому психологически. Что до психологического аспекта, то вот крот истории заставил российский буржуазный режим подступиться к решению некоторых проблем, которые этот режим сам когда-то и создал – в том числе к решению проблемы Украины и (отчасти) проблемы целостности постсоветского пространства вообще (например, произошло существенное сближение с отнюдь не такой уж союзной до 2020 года Белоруссией, или вот недавно наметились нормализация отношений с Грузией и её постепенный выход из-под американского влияния). И как на это реагируют леваки-нетвойнисты? Может быть, саркастически спрашиваю я, они довольны, что территориальная раздробленность постсоветского пространства уменьшается? Что войска мирового империализма в будущем нацелятся на ту Советскую Россию, которую мы должны воссоздать, с более далёких рубежей, чем это произошло бы 15 лет назад? Что у нас вообще сохраняется шанс на воссоздание Советской России, для какового требуется иметь в реальности хотя бы целостную и относительно независимую от Запада буржуазную Россию?
Само собой, проблему Украины Кремль решает крайне неоптимальным образом и, ещё раз повторю, несёт крупную долю ответственности за доведение ситуации до такого чудовищного состояния. Но, мои дорогие нетвойнисты, вы бы не мешали российской буржуазии решать проблему хотя бы так, потому что это лучше, чем довести её до ручки и затем не решать её вовсе, потому что вам-то её решать точно никто не даст, а если бы вы даже и дорвались до её решения (допустим такой фантастический вариант), я совсем не уверен, что вы не натворили бы ещё чёрт знает каких глупостей, ибо ваши управленческие таланты лично мне не внушают ни малейшего доверия.
Вообще, нам бы следовало усвоить такую политическую максиму: поскольку мы слабы настолько, что не можем сделать абсолютно ни черта, то, если буржуазный режим тем временем сам почему-либо стремится сделать что-то объективно полезное, так пусть он это и сделает, хотя бы даже плохо и неоптимально. Это: а) уменьшит объём той бездонной прорвы сложнейших дел, которые предстоит сделать коммунистам по возвращении к власти, б) повысит наши шансы как страны и общества вообще дотянуть до момента, когда мы вновь могли бы начать строить социализм. К сожалению, беззаботные леваки психологически абсолютно не в состоянии признать, что (какие ужасные вещи я говорю) режим иногда способен делать нечто правильное и что в мире, в том числе по соседству с Россией, существуют политические силы куда как похуже кремлёвских властителей в их нынешней форме. И поэтому, своего душевного комфорта ради, нетвойнисты предаются оппортунизму: предпочитают привычно абсолютизировать кремлёвское зло и руководствуются подходом, обратным предложенному мной – то есть знаменитым принципом «чем хуже, тем лучше», не желая даже задуматься, что организации, готовой, как в октябре 1917 года, перехватить доведённую до ручки ситуацию в стране, у нас нет и не предвидится, а, стало быть, если дело действительно дойдёт до ручки, мы все вместе и ляжем в один на всех большущий гроб. Ну, зато режим будет побеждён. Аплодисменты, занавес.
Это одна сторона проблемы, в рамках которой различные фракции левого сообщества пытаются определиться по отношению к деятельности властей на постсоветском пространстве. Есть и другая – наше собственное взаимодействие с проблемой постсоветского пространства. Контакт с этим последним утрачен российскими левыми почти полностью; примеры того, что осталось – в составы РКРП и КПРФ интегрированы остатки постсоветской КПСС Олега Шенина, в коммунистическом Ютубе можно найти два-три значительных по нашим меркам канала из бывших республик. А утрата контакта приводит к тому, что левые не только не работают с республиками практически, но и теоретически почти ничего не знают о тамошней ситуации и не думают о ней. В нашем поле зрения постсоветское пространство появляется, только когда речь идёт о каких-то очередных возникающих там острых политических конфликтах. В этих случаях приходится наспех придумывать, как бы к этому отнестись, нередко вообще не зная обстановки. Ну и никакого единства взглядов при этом тоже, естественно, не демонстрируется. Пример Украины как причины мощных расколов российских левых навяз в зубах, поэтому вспомним, например, неоднозначную реакцию левого сообщества на выступления в Белоруссии либералов против Лукашенко летом 2020 года и на оставшиеся в итоге непрояснёнными события в Казахстане в начале 2022 года.
Допустим, с «неавторитарным» крылом леваков всё понятно и так: у тех одно на уме – назначил Запад кого-то диктатором, они и рады кричать «долой тирана!». Поэтому, когда речь идёт о ситуациях вроде провалившегося белорусского майдана, достаточно легко предсказать, кто из левых как на них отреагирует. Но если взять даже лёгонький вроде бы вопрос о потенциальном объединении России и Белоруссии, то разногласия по нему выявятся и в собственно коммунистической среде. Тем более это относится к более сложным и запутанным вопросам, типа освещённого мною выше вопроса мигрантского. А уж в контексте обустраиваемого мировым империализмом санитарного кордона, занимающегося по отношению к России активной блокадой, мы о постсоветском пространстве не думаем совсем, а если и думаем, то что-нибудь ужасное типа «эти прибалты все фашисты, пусть живут как знают, лишь бы к нам не лезли». Во-первых, далеко не все, во-вторых, для нас в любой точке мира приоритетны жизненные интересы людей коммунистических убеждений, которые жить при фашизме совсем не хотят, в-третьих, политические убеждения большинства людей достаточно легко меняются в зависимости от того, чья пропаганда господствует в стране их проживания, а в-четвёртых, если не предпринимать контрдействий, то к вам полезут, вы не сомневайтесь…
И напротив, если кто из коммунистов сегодня всё ещё мыслит, так сказать, общесоюзными категориями, то на него даже начинают посматривать косо – не безумец ли это какой, не признающий реальности и не желающий идти в ногу со временем, не представитель ли запрещённой секты «Граждане СССР», что верует в доминирование во Вселенной юридических законов. Самое интересное, что желание выглядеть респектабельно и современно нередко заставляет коммуниста двигаться в фарватере буржуазной пропаганды. В контексте обсуждаемой темы – самоочевидная констатация несуществования СССР с 1991 года и до сегодняшнего дня отнюдь не должна отрицать ни того, что Союз был ликвидирован вопреки его законам, ни того, что российская Конституция принималась в 1993 году опять-таки в обход действовавших тогда законов, ни того, что воссоздание советского государства в бывших союзных границах является общественно полезной целью. Но для некоторых коммунистов важнее быть одобренными неким политическим мэйнстримом, и о восстановлении СССР они боятся говорить и даже думать – лишь бы их к «Гражданам СССР» не припутали, лишь бы либералы не засмеяли, лишь бы откреститься от гадкого Путина, который перестал уважать постсоветские границы. Более того, иногда это происходит даже на уровне символов: люди готовы ломать язык и попирать советские топонимические нормы, называя, допустим, Киргизию «Кыргызстаном», только бы выглядеть благопристойно и интернационально, только бы кто-то их не заругал – киргизский националист, например, или либеральный обличитель великорусского шовинизма…
Между тем противник в подобных ситуациях не стесняется выглядеть немодным и отсталым, а поступает так, как считает нужным и полезным. Например, США никогда не признавали вхождения Прибалтики в состав СССР – и в 1991 году добились своего, увидав прибалтийские республики независимыми де-юре и де-факто, а не только в своих желаниях. В Южной Корее действует ничем фактически не управляющая администрация северных провинций, уже почти восемьдесят лет находящихся в составе КНДР. На протяжении примерно такого же времени Израиль считает своей столицей Иерусалим, ничуть не интересуясь, что там ему на сей счёт предписывает ООН и что об этом думают арабы. И когда-то так могли поступать и коммунисты – к примеру, межвоенный СССР не признавал румынской оккупации Бессарабии, и в 1940 году благополучно вернул её в свой состав фактически. Но сегодня ход коммунистической мысли зачастую совершенно иной, и восстановление целостности союзной территории мало кого из нас интересует даже в виде абстрактной цели. А ведь альтернативы восстановлению нет уже по той простой причине, что никаких иных способов эффективно ликвидировать санитарный кордон не существует.
На случай, если читатель давно кипит возмущением и вопрошает, не собрался ли автор устраивать военный поход против бывших советских республик с целью их присоединения – то нет, не собрался. Речь здесь идёт примерно о следующем. Россия (причём неважно, социалистическая или нынешняя), во-первых, должна уделять самое пристальное внимание установлению и укреплению экономических, политических, культурных контактов с «ближним зарубежьем» (кстати, непроста это столь популярное в девяностые годы словосочетание теперь уже почти не в ходу), целеустремлённо ведя дело к заключению всё более и более тесных межгосударственных союзов – а там и об объединении можно будет говорить. Во-вторых, любая Россия из двух, чтобы окружающие и сами к ней стремились, должна представать как место, привлекательное для бывших советских республик в социальном, экономическом, военном отношении, смотреться в этом смысле лучше как самих республик, так и внешних центров силы. В-третьих, социалистическая Россия должна была бы вести идеологическую обработку населения бывших республик; нынешней тоже следовало бы это делать, но ей нечем – с какой-либо идеологией, кроме идеологии Золотого Тельца, у неё по-прежнему обстоит весьма тухло. Также для нынешней России существует дополнительное ограничение применительно к Белоруссии: объединение с последней на российских условиях является нежелательным, поскольку белорусский государственный капитализм прогрессивнее российской всё ещё либеральной экономической модели и не должен быть поглощён ею. Что же касается военных походов, то они оказываются актуальны, если страны санитарного кордона, проводя политику активной блокады, либо фашизировались, либо и без того перешли к военным или иным крайне недружественным действиям. Кроме того, социалистическая Россия могла бы военным вмешательством помогать социалистическим революциям внутри стран ближнего зарубежья, если бы таковые начались.
Таковы должны быть общие принципы политики России на постсоветском пространстве. Другое дело, что ввиду привычки мирового империализма к созданию фашизированного санитарного кордона актуальной раз за разом будет оказываться перестройка того или иного агрессивного лимитрофа именно военными методами. К тому же проблема заключается не только в происках мирового империализма, а ещё и в интересах элит маленьких государств, обычно мононациональных: лучший способ поддерживать легитимность тамошних правящих кругов в глазах масс – это проводить в жизнь идеологию национальной исключительности. Таким образом, в условиях кризиса капитализма переход маленького государства не просто на фашистские, а именно на нацистские рельсы весьма вероятен; а уж после этого решить возникшую проблему можно только силовым путём, разгромив вооружённые силы такого государства и включив его в свой состав.
У многих в левой тусовке неминуемо возникнет вопрос, а как всё вышесказанное сочетается с правом наций на самоопределение. Меня же, в свою очередь, удивляет совершенно ненормальная популярность в нашей среде данного положения, которое вообще-то стоит в ряду прочих буржуазных прав и свобод, важных для нас лишь постольку-поскольку; и, больше того, если право на самоопределение чем-то из этого ряда и выделяется, то лишь в худшую сторону. Кое-что на тему национального вопроса я говорил в работе «Предисловие к ненаписанному учению необольшевизма», но сейчас я хочу дополнительно обсудить его в контексте связей России и постсоветского пространства.
Во-первых, для любителей цитат у нас есть Сталин, сказавший в 1923 году на XII съезде РКП(б), что «кроме права народов на самоопределение, есть ещё право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. Бывают случаи, когда право на самоопределение вступает в противоречие с другим, высшим правом, – правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти. В таких случаях, – это нужно сказать прямо, – право на самоопределение не может и не должно служить преградой делу осуществления права рабочего класса на свою диктатуру». Причём такие оскорбляющие слух современного демократического левака тезисы кровавый Сталин придумал не сам: Ленин утверждал это ещё в 1903 году, написав в статье «Национальный вопрос в нашей программе», что требование национального самоопределения следует подчинять интересам классовой борьбы и что польские социалисты (которых Ленин в этой статье критикует), желающие, чтобы социал-демократия всегда требовала национальной независимости – просто любители буржуазно-демократических фраз, слабо интересующиеся классовой борьбой пролетариата. (Для тех, кто захочет проверить – это я пересказал 4-й абзац ленинской статьи). Следовательно, дело укрепления будущей социалистической России с трудящимися классами во главе её не может останавливаться перед хотелками местной национальной буржуазии и дальше сохранять независимость своей условной маленькой Киргизии.
Во-вторых, мне, конечно, скажут, что киргизский народ не изъявлял никакого желания войти в состав России, поэтому катись к чертям, проклятый империалист. Но, для начала, киргизский народ не изъявлял никакого желания выходить из СССР, а изъявлял желание прямо противоположное – но нарождающиеся национальные буржуазии не пожелали слушать ни его, ни другие народы бывшего Советского Союза, и поступили так, как пожелали сами. А потом, чтобы объективно выслушать желания пролетариата, а равно чтобы пролетариат сам был в состоянии эти желания объективно сформулировать и высказать, его сначала требуется избавить господства националистической буржуазии, как минимум в информационном плане. Ведь за последние сто лет любое «свободное волеизъявление» граждан буржуазных государств превратилось в фикцию, поскольку культурная гегемония буржуазии и развитие политтехнологий давно лишили всякие выборы и референдумы даже тех крошек свободы и самостоятельности народов, что некогда там содержались. Так что истинный глас народа мы услышим не раньше, чем капитал будет лишён власти над ним.
(Впрочем, это, конечно, не означает, будто референдумы при капитализме проводить вовсе не нужно, а коммунистам никогда не нужно принимать во внимание их результаты. В конце концов, даже в условиях господства буржуазии народ иногда может выражать прогрессивные желания; и если они в некотором случае совпадают с желаниями буржуазии, то известная доля реальной истины в таком волеизъявлении будет наличествовать. Для примера возьмём референдумы в присоединённых Россией областях Украины – это мероприятие было одним из немногих безоговорочно удачных решений Москвы по украинской проблеме. Ну а если прогрессивные желания народа НЕ совпадают с желаниями буржуазии, то вполне возможны такие условия проведения референдума, при которых буржуазия либо проиграет, либо слишком явно натянет себе победу, что можно будет использовать в дальнейшей политической борьбе. Пример в данном случае имеется самый наисвежайший – референдум о неуклонном стремлении Молдавии вступить в Евросоюз).
В-третьих, изначально понятие о праве наций на самоопределение возникло как реакция на национальный гнёт – а в XXI веке говорить о таковом в старом смысле слова (прямой колониализм, преследования национальных языков, умаление гражданских прав по национальному признаку) почти нигде не приходится, а если и приходится, то, о удивление, как раз в лимитрофах вроде Украины или прибалтийских республик. Кстати, товарищ Сталин высказывался и на эту тему тоже – например, в статье «К постановке национального вопроса» (1921) прямо говорится, что вопрос о самоопределении относится к угнетённым нациям и колониям. Существовало ли национальное угнетение в Советском Союзе? Существует ли оно в современной буржуазной России? Нет – и, значит, нет оснований считать, что даже буржуазная Россия придёт в Киргизию угнетать киргизов и запрещать киргизский язык. А говоря более общо, любители права наций на самоопределение в нашей среде на самом деле любят что-то другое, ими же самими изобретённое – право буржуазии дробить государства до бесконечности, например – потому что, ещё раз подчеркну, в коммунистической теории речь с самого начала шла о самоопределении угнетённых наций, а не каких-то других, и при этом не подразумевало обязательности отделения и поддержания официальной независимости малых стран, которые обычно подразумеваются ныне.
В-четвёртых, одним из противников в нашей борьбе сегодня является империализм и, в частности, неоколониализм. (Помните третий классовый блок теории революции из I раздела?). Между тем неоколониальный статус Украины и стран Прибалтики, используемых империализмом США и Евросоюза в своих интересах, виден даже невооружённым глазом. Нам, конечно, рассказывают некоторые леваки, что ежели с неоколониальными поползновениями империалистических государств борется не революционный пролетариат, а кто-то другой, вроде столь же империалистической российской буржуазии, то пусть-ка всё остаётся как есть и пусть американский неоколониализм торжествует дальше; но имеется подозрение, что оные леваки будут требовать сохранения статус-кво и в том случае, если Россию буржуазную сменит Россия социалистическая. Не зря же в своё время была придумана концепция «социал-империализма» и не зря же у нас стало хорошим тоном фанатеть по неприкосновенности установленных западными империалистами межгосударственных границ, выдавая это за реализацию права наций на самоопределение?
В-пятых и в-главных. Конечно, теоретически рассуждать о свободах – это очень приятное занятие, но к чему некоторые свободы приводят практически, мы за последние сто лет имели предостаточно случаев убедиться. На базе типа-прогрессивного в XIX веке национализма – политической концепции, лежащей в основе понятия о самоопределении наций – уже в 1920-х годах повсеместно произрос фашизм (включая нацизм, наиболее опасную его разновидность), и до сих пор человечество снимает с националистических посевов один фашистский урожай за другим, не успевая от этих урожаев избавляться. Дробление государств, происходившее на протяжении всего XX века, не привело человечество к процветанию и тем более к Светлому Будущему, зато кратно умножило число вооружённых конфликтов с националистической подоплёкой и уменьшило число государств, пригодных для строительства социализма в изоляции. То и другое (возникновение фашистских государств и дробление многонациональных государств по национальному признаку) стало оружием империализма в борьбе против мировой социалистической системы; последняя в результате систематического применения этого оружия рухнула в итоге почти до основания. Я уже сказал выше, что современные леваки придумали себе какое-то своё собственное «право наций на самоопределение», не совпадающее ни с классической коммунистической теорией, ни даже с определением ООН; но будь даже это их право не придуманным, а общепризнанным, если оно порождает такие последствия – к чёрту это право. Нам совершенно не нужно, чтобы у границ даже капиталистической России кто-то постоянно самоопределялся в форме неоколониальных нацистских государств. А если уж нас так волнует вопрос буржуазной юриспруденции, то на юридическом языке такие фокусы называются «злоупотребление правом»; по возможности они пресекаются. Вот и нам надо пресекать.
Подведём итог этого длинного параграфа. Ситуация на постсоветском пространстве правильно описывается вовсе не в духе права наций на самоопределение, тем более подвёрстанного леволибералами под нынешний американоцентричный миропорядок и утратившего первоначальный смысл. Она описывается через концепцию санитарного кордона, которым мировой империализм окружает и подгрызает буржуазную Россию, остающуюся слишком крупным и влиятельным государством для комфортного и беспроблемного включения в нынешнюю империалистическую пищевую цепь. Важно также заметить, что в вопросе о постсоветском пространстве опять оказываются едины либералы и фашисты (правда, на этот раз не все фашисты, а лишь их мононациональные, антиимперские сорта) – тех и других полностью устраивает нынешняя раздробленность и они разве что хотели бы дополнительно её углубить, те и другие категорически против восстановления единого государства в бывших союзных границах. А вот коммунисты заинтересованы в скорейшем начале строительства жизнеспособного социализма на постсоветском пространстве, а, следовательно: в полном исключении России и её соседей из мировой империалистической пищевой цепочки, в сохранении Россией максимально возможного уровня развития и независимости, в ликвидации санитарного кордона вокруг России (в особенности фашизированной его части) и в восстановлении целостности постсоветского пространства методами, указанными мною выше. Наша цель в этой области – восстановленное социалистическое государство в границах СССР, а наша идеология не должна клевать на приманку ложного истолкования права наций на самоопределение. Ну а десятый ответ на вопрос «что делать?» – стремиться к объединению коммунистического движения в масштабах всего постсоветского пространства, действовать с прицелом на будущее объединение экс-советских республик, изучать их внутренние дела как наши собственные, не препятствовать либо помогать объединительным процессам в рамках буржуазной реальности.
Александр Хайфиш
(Продолжение следует)