ENG
ОТ РЕДАКЦИИ: Публикуем предпоследнюю часть дискуссионной работы нашего товарища Александра Хайфиша о взаимоотношениях СССР и Финляндии и о том, что не диалектически понимаемое право наций на самоопределение может принести не пользу, а вред делу социализма.
Читать часть 1.
Читать часть 2.
Читать часть 3.
Читать часть 4.
Советско-финляндские отношения после войны
Вернёмся от сияющих альтернатив к холодной реальности и приступим к изучению послевоенного этапа отношений с Финляндией. Этап этот не такой уж известный, как может кому-то показаться. Среди людей, имеющих хоть начальное представление о вопросе, обычно принято считать, что потерпевшая поражение Финляндия образумилась, наладила взаимовыгодные отношения с Советским Союзом, тот тоже к финнам со всякими радикальными глупостями не приставал, обе стороны замечательно торговали к обоюдной пользе, финны построили у себя скандинавский «социализм» – короче, всё чудесно, образец мирного сосуществования двух систем и прочих позднесоветских иллюзий, мечта современного «красного самоопределятора». Так ли это было на самом деле? Возможно, и так, если видеть только одну грань весьма многогранной проблемы…
Снова перенесёмся в конец 1944 года и опять сыграем роль коммунистической кухарки, желающей научиться управлять государством. Враг, которого вы только что победили:
- на протяжении последней четверти века трижды нападал на вас прямо, а ещё один раз – откровенно спровоцировал войну с ним, движимый национальной ненавистью, желая отнять у вас огромные земельные площади и уничтожить вашу политическую систему;
- всё это время он устраивал у себя жёсткие антикоммунистические чистки;
- последнюю войну он вёл против вас в составе нацистского блока и сумел натворить столько, что местами и Рейх позавидует;
- или, говоря языком цифр, просто так, за здорово живёшь, собственными руками убил как минимум девятьсот с лишним тысяч ваших сограждан и идейных союзников.
Пояснение к прозвучавшему числу. Вспоминаем цифры выше, беря самые минимальные планки: 650 тыс. от блокады Ленинграда и оккупационной политики в Олонецкой Карелии; 100 тыс. военнослужащих в Зимней войне, 125 тыс. – в четвёртой войне; около 30 тыс. – жертвы финской гражданской войны со стороны красных, включая жертв белого террора; плюс ещё неизвестное число жертв первых двух войн и рейдов в Карелию; получаем названное число. Скорее же всего, истинное число значительно больше миллиона – за счёт большего числа как военных, так и гражданских потерь. И это уж не говоря про катастрофическое осложнение общего хода ВОВ из-за участия врага в гитлеровской коалиции. Вот только что этот ужас кончился, но взять и наказать, а затем и перевоспитать побитого врага железной рукой вы не можете, потому что опять одержали лишь ограниченную победу и почти никакого контроля над ним не имеете. И что делать?
Одно из двух. Или вы, опираясь на множество ваших сторонников в побеждённом государстве и пользуясь относительно благоприятной конъюнктурой, всё-таки стремитесь взять его под контроль мирными средствами – потому что вы прекрасно понимаете, что тамошние фашизм и антикоммунизм сами по себе никуда не испарятся, да к тому же и вечные географические соображения никто не отменял, равно как и невозможность долговременного мирного сосуществования капитализма и социализма. Или же вы беззаботно машете на всё это рукой, следуете лозунгу «понять и простить», верите в новую эпоху с миром-дружбой-жвачкой, исступлённо занимаетесь конвергенцией и торговлей и приходите, подобно всё тем же нынешним «красным самоопределяторам», в ужас от одной мысли как-то повлиять на политические процессы, происходящие у ваших новоявленных «друзей». Случай Финляндии позволяет нам сравнить оба этих подхода.
Первый подход воплощали в советском руководстве как минимум Сталин и Жданов. Наиболее абстрактное свидетельство намерений Сталина прибрать Финляндию к рукам, вплоть до её включения в состав СССР в некоторой обозримой перспективе – это продолжение существования Карело-Финской ССР, которая была преобразована из обычной автономии в составе России в союзную республику 31 марта 1940 года (то есть сразу после ограниченной победы в Зимней войне) и которая не требовалась ни для чего другого, кроме как служить заготовкой под будущую полновесную союзную республику с собственно Финляндией как её самой весомой частью. Ждановская Союзная контрольная комиссия приложила немало усилий хотя бы для выполнения самого первого этапа этой стратегической задачи – заставить Финляндию сделаться умеренно левым государством. К сожалению, комиссия прекратила своё существование после подписания Парижского мирного договора 10 февраля 1947 года, и возможностей для управления финскими политическими процессами у нас стало ещё меньше.
Мирный договор закреплял вышеперечисленные основные положения перемирия 1944 года, а также накладывал серьёзнейшие ограничения на численность Вооружённых сил Финляндии (верхними планками были 34,4 тыс. человек для сухопутных войск, 4,5 тыс. – для флота, 3 тыс. – для авиации). Следовательно, возникновение финской военной угрозы впредь исключалось – и это было ключевым достижением Советского Союза в результате победы в четвёртой войне с белофиннами. А ещё СССР за неделю до подписания договора купил у Финляндии (а не забрал как дополнительную репарацию, к примеру) кусочек территории в районе озера Инари и прирезал его к Печенгскому району в интересах энергообеспечения никелевого производства (предполагалось построить каскад ГЭС на местной реке Паз). Это было последнее изменение границ между двумя странами.
Но вот с денацификацией и коммунизацией Финляндии получалось довольно-таки плоховато, что и неудивительно – это и в Восточной Европе был не самый простой процесс, а ведь в Финляндии Красная Армия не стояла, а местный политический режим вышел из войны в неприкосновенности. Вот взять хотя бы олицетворявших просоветскую политику Юхо Паасикиви и выдвинувшегося несколькими годами позже Урхо Кекконена. (Оба они побыли и премьер-министрами, и президентами Финляндии, а Кекконен в президентском кресле просидел вообще четверть века, с 1956 года по 1982). Так ведь они даже официальными обуржуазившимися социал-демократами не являлись – Кекконен был центристом из партии «Аграрный союз», а Паасикиви и вовсе правым, который всегда входил в обойму кадров белофинского руководства «старой» Финляндии. И просоветскую репутацию они имели только потому, что всего-то навсего считали нужным развивать после войны добрососедские отношения с Советским Союзом.
А что касается настоящих коммунистов или хотя бы левых в руководстве «новой» Финляндии, то после нескольких лет борьбы прогрессивные силы потерпели в этом плане поражение. Компартия вышла из подполья сразу после подписания перемирия, но для легальной политической деятельности предпочла образовать коалицию под названием «Демократический союз народа Финляндии» с участием левых социал-демократов и других прогрессивных организаций. Эта коалиция, в свою очередь, раз за разом набирала по 20-25% голосов на парламентских выборах вплоть до начала 1970-х годов (потом пошло снижение), но это мало что давало – правительства формировала не она. Пробиваться в правительство прогрессивным силам и даже конкретно коммунистам удавалось только под давлением СССР, пока ещё существовала Контрольная комиссия. В первое послевоенное правительство Паасикиви, сформированное в ноябре 1944 года, был введён коммунист Юрьё Лейно, во второе, сформированное после парламентских выборов в апреле 1945 – несколько коммунистов и представителей ДСНФ, причём Лейно даже получил пост министра внутренних дел, что вызвало панику у антисоветских элементов («коммунисты готовят переворот!»). Следующее правительство, сформированное в марте 1946 года, даже возглавил член ДСНФ Мауно Пеккала, а позиции левых сил в нём ещё укрепились.
Однако это был пик успехов финских коммунистов в борьбе за действительно «новую», социалистическую Финляндию, ибо нечто вроде переворота вскоре подготовили как раз правые силы. Использовав несколько политических предлогов (серию побед коммунистов в Восточной Европе, переговоры с Советским Союзом о подписании Договора о дружбе, деятельность Лейно на посту министра внутренних дел), правые разожгли массовую общественную истерику, и после летних парламентских выборов 1948 года, на которых ДСНФ получил лишь 20% голосов (против 23,5% тремя годами раньше), сформировали правительство Фагерхольма исключительно из состава правых социал-демократов. В дальнейшем борьба за высшие посты шла уже только между правыми социал-демократами и центристами, а после 1953 года в эту борьбу стали вмешиваться и традиционные финские правые партии. В общем, по факту «новая» Финляндия не состоялась – победила «старая», всего лишь нарисовав себе для приличия человеческое лицо.
Кстати, что касается Договора о дружбе с СССР (под этим названием скрывался прежде всего оборонительный союз) – он всё-таки был заключён в апреле 1948 года, но в самом слабом варианте: Финляндия обязывалась защищать свою территорию в случае, если Германия или её союзники попытаются атаковать либо саму Финляндию, либо СССР через финскую территорию, а кроме того, Финляндия могла (но не была обязана) начать в такой ситуации консультации об оказании ей советской военной помощи. Поскольку в течение 1947-1948 годов сторонники «старой» Финляндии (в том числе и Паасикиви, и правые соцдемы) всеми силами старались уклониться от подписания вообще какого-либо договора, то советская сторона сочла за благо на финнов не давить и для начала удовлетвориться хотя бы этим.
В части денацификации и привлечения к суду финских военных преступников дело обстояло немногим лучше. Фактически финны сумели саботировать это дело: процессы коснулись лишь восьмерых политических деятелей, причастных к организации и ведению агрессии против СССР, из них лишь бывший президент Рюти получил 10 лет лишения свободы, ещё четверо (включая предводителя правых социал-демократов Таннера) – по 5-6 лет, ещё трое – по два года. После отъезда Союзной контрольной комиссии все они были быстренько освобождены условно-досрочно, а затем, в 1949 году, первая пятёрка, для которой это ещё сохраняло актуальность, была помилована президентом Паасикиви. Кроме того, в 1944 году Жданов потребовал от финнов ареста и осуждения лиц, которые, по данным советской стороны, совершали преступления при оккупации Карелии (ещё раз напомню, что финны загнали в концлагеря треть местного населения, в том числе почти всех русских). По соответствующему списку Жданова, состоявшему из 61 пункта, финны за три года задержали 45 человек; из них было осуждено 15, причём одного из этих 15 просто оштрафовали.
Все прочие несомненные преступники чувствовали себя прекрасно. Например, главный организатор белофинского фашистского (или полуфашистского) государства, который по-хорошему должен был быть повешен за одну лишь блокаду Ленинграда, Маннергейм, всего лишь был сменён в 1946 году на президентской должности Паасикиви. После этого бывший русский генерал отошёл от политики, успел написать насквозь лживые мемуары и умер в 1951 году. (Впрочем, его немецкий коллега по организации блокады, генерал-фельдмаршал фон Лееб, тоже получил в Германии лишь три года тюрьмы и был тут же освобождён). А уж о таких персонажах, как упоминавшийся мною ранее Валлениус, не было и речи – он ведь конкретно к войне 1941-1944 годов причастен не был. Но и аналогичного рода личности, всё же причастные к последней войне напрямую, тоже к суду не привлекались.
Иллюстрацией тут может послужить замечательный человек Пааво Талвела. Это ветеран егерского движения; в 1917 году – германский агент, пытавшийся подготовить мятеж во всё ещё российской Финляндии; в 1918 году – активный участник гражданской войны на стороне белых; во время первых двух советско-финляндских войн – самый яркий командир терроризировавших советскую Карелию финских отрядов; в межвоенный период – организатор фашистского движения Лапуа и мятежа 1932 года, а также ближайший соратник Валлениуса; позднее – расправивший плечи атлант, наживший крупное состояние, и большой поклонник некоего Адольфа Алоизовича Гитлера; в Зимнюю войну – командир корпусного уровня, в декабре сыгравший решающую роль в разгроме советской 139-й стрелковой дивизии в сражении при Толваярви (Северное Приладожье) и положивший начало серии подобных же окружений советских дивизий меньшими, но мобильными силами; в 1940-41 годах – один из организаторов финско-германского военного сотрудничества; в 1941 году – командир финского VI корпуса, того самого, который наступал через Приладожье к Свири и форсировал её; в 1942 году – финский офицер связи при ОКВ (верховном командовании вермахта) и инициатор провалившейся операции по захвату острова Сухо на Ладоге, которая была призвана перерезать Дорогу жизни и окончательно удушить Ленинград; наконец, в 1944 году Талвела успел покомандовать армейской группой, пытавшейся сдержать наступающие в Приладожье советские войска, а также провести в Германии переговоры на предмет организации фашистского переворота в Финляндии. В общем, совершенно выдающаяся сволочь (обожаемая, кстати, отечественными белодельцами). И вот такой закоренелый фашист и упырь прожил долгую и прекрасную послевоенную жизнь в Финляндии (хотя пока финские коммунисты набирали силу, Талвела предпочитал отсиживаться в Бразилии, откуда вернулся в 1949 году), чем только ни занимался (в первую очередь, само собой, коммерцией и писательством), был даже членом городского совета Хельсинки и умер в 1973 году. «Новая Финляндия», говорите? Ну-ну.
Светлое пятно на этом фоне всё же имелось и связано оно было как раз с деятельностью министра внутренних дел Лейно, которая так тревожила правых (Талвела спрятался в Бразилии неспроста, и не он один – тот же Маннергейм в эти годы предпочитал подолгу болтаться по Западной Европе). Во-первых, что очень важно, Лейно основательно почистил и советизировал финскую политическую полицию, так что после смены власти правым даже пришлось реорганизовать всё это учреждение целиком. Во-вторых, он передал советскому правосудию примерно 1200 эстонцев и карел – советских граждан, воевавших в 1941-1944 годах в составе белофинской армии; впрочем, это предусматривалось ещё условиями перемирия 1944 года, но финны не особенно спешили данное условие выполнять, поэтому теперь обвиняют Лейно в излишней услужливости. В-третьих, по поводу чего особенно негодует ныне англоязычный и хрустобулочный интернет, Лейно по требованию Жданова выдал Советскому Союзу двадцатерых белоэмигрантов, являвшихся по состоянию на 1945 финскими гражданами или лицами без гражданства – членов НТС и РОВС, эсэсовцев и тому подобных мерзавцев. Одного в СССР расстреляли, остальных приговорили к заключению на сроки от 10 до 25 лет; излишне добавлять, что при Хрущёве всех выживших амнистировали, и они в основном вернулись в Финляндию. Вся эта шайка мелодраматически зовётся теперь «узники Лейно». Впрочем, переоценивать Лейно, мягко говоря, не стоит – это совершенно не наш герой – но это уже совсем другая история.
События ползучего правого реванша в Финляндии вызвали в Москве недовольство, и тон советской прессы в отношении северного соседа в 1949-1950 годах стал жёстче. Но всё же, как ни крути, а главным средством мирного привлечения к себе других государств является экономика, и если правильно организовать экономические взаимоотношения, то политические неудачи будут явлением лишь временным. С экономическим аспектом дела обстояли неплохо, хотя не обошлось и без жестов доброй воли – Сталин в 1946 году снизил Финляндии репарации на 75 млн. долларов, то есть на четверть (оценил ли это хоть кто-нибудь, видно из текста выше). Зато в 1947 году нам хватило влияния на Финляндию, чтобы вынудить её отказаться от участия в плане Маршалла, невзирая на стремление Паасикиви и политических сил «старой» Финляндии как-то обойти настоятельные рекомендации Москвы. (Напомню, что план Маршалла подразумевал восстановление Европы за счёт американских средств – со всеми вытекающими последствиями, прежде всего в виде подчинения европейских экономик Соединённым Штатам).
Финский отказ от плана Маршалла позволил Советскому Союзу продолжить углубление экономических связей с Финляндией. В принципе, СССР уже в первые послевоенные годы постарался замкнуть на себя как можно бо́льшую долю финского экспорта, в том числе организовав выплату репараций финскими экспортными товарами, причём не бумагой, а продукцией машиностроения и судостроения (для чего финнам требовалось приспосабливать эти свои достаточно небольшие отрасли именно под нужды СССР и работать сугубо на советский рынок). Одновременно Советский Союз стремился монополизировать обеспечение Финляндии сырьём. После отказа финнов от плана Маршалла был подписан первый крупный советско-финляндский торговый договор (ратифицирован весной 1948 года), а в 1949 году Финляндию начали включать в трёхсторонние торговые соглашения с восточноевропейскими государствами (первыми были подписаны советско-финско-польское и советско-финско-чехословацкое соглашения, позднее аналогичные тройки составлялись также с участием ГДР, Венгрии и Румынии). Вообще, с таких соглашений начиналось создание общего социалистического экономического пространства в рамках СЭВ – так что появление в них Финляндии означало, что Москва в перспективе рассчитывает её туда затянуть.
Впрочем, «старая» Финляндия по-прежнему стремилась вырваться из нарастающей экономической зависимости от соцлагеря и добиться развития экономических связей с Западом. После событий 1948 года и ослабления влияния в Финляндии прогрессивных сил та смогла присоединиться в 1950 году к Генеральному соглашению по тарифам и торговле (далёкому прообразу Всемирной торговой организации). Таким образом, финны оставляли себе форточку для выхода и на западные рынки тоже. Можно сформулировать, что в этот период завязалась упорная борьба за влияние на финляндскую экономику между соцлагерем и ядром капиталистического мира. Несмотря на помехи в виде западных соблазнов для Хельсинки, доля СССР в финляндской внешней торговле росла и в 1953 году достигла 23% – и это ещё не считая доли других соцстран.
В паре мест интернета имеется смутное упоминание о послевоенном советском проекте постройки «трансфинляндского» судоходного канала по маршруту от Беломорска (конечного пункта Беломорско-Балтийского канала) до Оулу, причём якобы даже удалось добиться согласия финнов на его реализацию. Если такой проект действительно существовал, то это ещё одно доказательство стратегического характера финляндской политики послевоенного СССР. Построенный канал позволил бы нам сильно укрепить свои экономические позиции в Финляндии, но, конечно, первоначально потребовал бы очень серьёзных вложений, а потому не мог снискать популярности среди носителей сиюминутного типа мышления.
Подводя итог этому параграфу, можно сказать, что сталинский СССР видел долгосрочные цели своей политики в отношении Финляндии, а потому добивался значительных успехов даже на таком неподатливом материале (ведь Финляндии удалось, несмотря на поражение в войне, сохранить свой по существу старый политический режим и власть крупного капитала). Прямая военная угроза со стороны Финляндии была устранена наложением ограничений на численность её вооружённых сил и подписанием ограниченного оборонительного союза; пространство для политической борьбы внутри Финляндии было обеспечено разрешением деятельности компартии и запрещением фашистских, милитаристских, антисоветских организаций; экономическое влияние на Финляндию существенно возросло. Эти положительные результаты, достигнутые в сталинский период на финляндском направлении, значительно превосходили по своему значению тамошние политические неудачи. В конце концов, главным делом было лишить Финляндию возможности служить орудием и плацдармом для империалистической агрессии, и уж эта-то задача была выполнена с полной гарантией. А вот что касается вовлечения Финляндии в соцлагерь и затем в состав СССР, то у Советского Союза в условиях стремительно разгоревшейся Холодной войны имелась тьма актуальных проблем поважнее, причём по всей планете. И, в конце концов, сами щедро финансируемые финские коммунисты тоже несли свою долю ответственности за политические провалы у себя в стране. Но история финского коммунистического движения есть тема совершенно отдельная; здесь мы можем разве что мимоходом вспомнить фигуру Куусинена, чтобы не удивляться неудачам финских коммунистов.
В любом случае, пока СССР сам двигался правильным путём, особых шансов у «старой» Финляндии в долгосрочной перспективе не имелось – скорее всего, при сохранении прежнего курса её удалось бы рано или поздно превратить в «новую», к полному удовлетворению классовых интересов как советских, так и финляндских трудящихся.
Отношения с Финляндией от Хрущёва до Путина
В предыдущем параграфе мы рассмотрели первую модель взаимоотношений с недобитым врагом: если вы желаете всё-таки очистить его от тёмного прошлого и превратить в друга, то без доли жёсткого давления и агрессивной политики тут не обойтись. А теперь в противовес рассмотрим вторую модель – модель Жестов Доброй Воли. Спойлер: сработала она так же, как работает и всегда. Зато искажающие ленинскую национальную политику «красные самоопределяторы» довольны – самоопределившейся финской нации почти перестали мешать проводить самостоятельную политику…
Недостойные наследники Сталина первым делом отказались, конечно, от канала до Оулу; ну, они и от хорошо известных крупных советских инфраструктурных проектов отказались прямо в марте 1953 года, так что тут всё логично. В данном случае это было сделано по просьбе финнов, так что запишем это как первую уступку – конечно, если история с каналом действительно была. Если же говорить о чём-то стопроцентно достоверном, то моментом решительного разворота советского курса в отношении Финляндии следует считать 1955 год. Очевидно, Хрущёв ещё раньше пришёл к выводу, что отныне нас должна интересовать лишь нейтральная и дружелюбная Финляндия, а курс на советскую Финляндию только понапрасну обижает соседа и портит такие потенциально выгодные отношения с ним. Сияющим бриллиантом нового курса стало хрущёвское решение от сентября 1955 года ликвидировать базу Порккала-Удд – ну потому что нехорошо осуществлять империалистическую политику и оккупировать друзей, зато очень хорошо делом призывать к прекращению Холодной войны и гонки вооружений, а ещё экономить надо и зачем это нам военные базы там-сям, когда всё решают ракеты. (Односторонний отказ от базы Хрущёв использовал ещё и для того, чтобы попробовать подружиться с Норвегией, но норвежцы-то не дураки: хотя они торжественно пообещали Никите Сергеичу в ноябре 1955 года, что в их стране – члене НАТО! – не будет иностранных военных баз, но никакого отношения к реальности данное обещание не имело – натовское присутствие в Норвегии после этого по-прежнему сохранялось и укреплялось). Отказом от Порккала-Удд дело не исчерпывалось – в 1955-1956 годах Финляндию порадовали ещё массой всяких подарков и уступок. В частности, советское руководство ликвидировало Карело-Финскую ССР, амнистировало и вернуло финнам выданных Лейно белоэмигрантов, позволило Финляндии вступить в ООН и в прозападную организацию «Северный совет», в торговой политике стало прислушиваться прежде всего к желаниям Финляндии и т. п.
Этот новый курс немедленно привёл к осложнениям в двусторонних отношениях. Удивляться тут не приходится – совершенно такой же эффект дали и другие аналогичные безумства Хрущёва на международной арене, потому что (многие до сих пор этого не знают!) жесты доброй воли на войне (а Холодная война оставалась войной) всегда лишь показывают врагу вашу слабость. В экономике в результате отказа СССР от осмысленного курса на торговое подчинение соседа возобладала долгосрочная тенденция на снижение доли соцлагеря в финском экспорте и вообще торговле, причём хромали и двусторонние соглашения (финны проявляли всё меньший интерес к товарам из СССР), и трёхсторонние (соцстраны тоже стали руководствоваться в торговле самостоятельным экономическим, а не общеблоковым политическим интересом: в частности, Польша и Румыния предпочли свободно торговать углём и нефтью на мировом рынке за валюту, а не поставлять их в Финляндию по жёстким условиям трёхсторонних договоров). К середине 1970-х годов доля СССР в финском экспорте снизилась почти в два раза (напомню, с отметки в 23%), зато товарооборот финнов с капстранами рос. В свою очередь, Финляндия с большой выгодой для себя пользовалась доступом одновременно на западный и на социалистический рынок; в результате финны на своей экономической многовекторности нажились так, что некогда бедная аграрно-лесная Финляндия превратилась в витрину скандинавского «социализма». Если же посмотреть на дело с точки зрения интересов СССР, то эта самая витрина служила приманкой для широких масс советского мещанства – «ух ты, как люди живут при капитализме, оказывается, а нам-то чего про капитализм врут!». Поэтому ответ на вопрос, кто получил больше выгод от такого статуса Финляндии в мировой торговле, по-моему, однозначный.
Моментально начались и политические кризисы. Для начала, сразу после возвращения Порккала-Удд и XX съезда КПСС в Финляндии стартовала кампания за дальнейшее «исправление ошибок сталинизма». В частности, направляемая правыми социал-демократами пресса принялась настаивать, чтобы Советский Союз вернул Финляндии Карельский перешеек. Как-то повлиять на эту пропаганду СССР не смог. Его попытки вместо безоговорочной ставки на ДСНФ наладить какой-то контроль за достаточно сложной внутрифинской политической борьбой успеха предсказуемо не принесли, и он лишь запутался в сети интриг умеренно правых партий. Дело кончилось тем, что, несмотря на победу ДСНФ на парламентских выборах 1958 года, очередное правительство сформировала правая коалиция, оставившая за бортом не только ДСНФ, но и левое крыло социал-демократов. Зато туда вошёл ряд одиозных деятелей из числа правых социал-демократов – можно сказать, кадров упоминавшегося выше Таннера. Кое-кто из этих персонажей участвовал в войне против СССР, кто-то имел связи с фашистами и все они были твёрдыми сторонниками прозападной ориентации Финляндии. Образно говоря, тени всяких маннергеймов, талвел и валлениусов стали просачиваться с запылённых чердаков и подвалов обратно в парадные залы финской политики. Из-за этого начался так называемый «кризис ночных заморозков», по ходу которого СССР предпринял некоторые меры давления (в том числе экономического) и даже отозвал из Финляндии своего посла. Возвращение к практике давления тут же дало результат – в Финляндии постепенно развился правительственный кризис, и менее чем полгода спустя был сформирован новый кабинет, укомплектованный чисто из состава центристского Аграрного союза президента Кекконена. Советский Союз этим удовлетворился, поскольку сохранявшийся им курс на нейтральную Финляндию заставлял его даже предпочитать Кекконена коммунистам.
Кризис этот ничему не научил Хрущёва, и в 1960 году Москва не стала препятствовать вступлению Финляндии в Европейскую ассоциацию свободной торговли – организацию, которая когда-то была конкурирующим проектом ЕЭС (из этого последнего, в свою очередь, вырос Евросоюз). По логике Кремля, ведь ЕАСТ всё-таки лучше, чем ЕЭС, да и Кекконену помогать надо (против ЕАСТ выступали не только финские коммунисты, но даже правые социал-демократы), и Финляндия нам за это кое-какие (небольшие) экономические льготы даст… Стоило ли при таких подходах удивляться последующему ослаблению советских экономических позиций в Финляндии? Когда же в октябре следующего года встревоженный Берлинским кризисом Хрущёв ввиду угрозы агрессии ФРГ и НАТО потребовал от «друга Урхо» (как наверняка назвал бы его Ельцин) проведения предусмотренных Договором о дружбе военных консультаций, то Кекконен сделал всё, чтобы от этого мероприятия уклониться, и в конце ноября действительно добился своего – СССР снял требование о консультациях. Новый кризис, получивший наименование «нотного», тянулся на фоне нарастающей истерики в Финляндии – по тогдашнему мнению реакционных кругов, для страны вновь наступил 1939 год, когда злобный красный медведь желает ради своих захватнических военных интересов попрать исконный нейтралитет мирной Финляндии.
Все эти события показали, что СССР окончательно выпустил из рук управление экономическими и политическими процессами в Финляндии, и не просто выпустил, но смирился с этим. Следующие десятилетия отношений с финнами прошли для советского руководства под пеленой иллюзий долгосрочного мирного сосуществования и взаимовыгодного сотрудничества, коих якобы можно добиться в общении с капиталистической страной. Неважно, что по ходу дела позиции империалистического мира в Финляндии постепенно укреплялись, советские позиции – разрушались, а националистический антисоветский миф культивировался на поле финской исторической науки вполне открыто. Ведь зато, с точки зрения «брежневской партии», всё это сопровождалось очень приятной торговлей, а ещё – возможностью использовать финнов для отличного посредничества с западными странами. Что до посредничества, то его ярчайший эпизод – это эпопея с подготовкой Хельсинкского акта, шедшая в период брежневской разрядки. Кекконен трудился на данной ниве годами (с 1969 по 1975 годы), пока Хельсинкский акт о нерушимости границ в Европе, территориальной целостности европейских государств, их невмешательстве во внутренние дела друг друга не был наконец подписан в августе 1975 года. Как с данным документом поступил западный мир уже полтора десятилетия спустя, в эпоху крушения соцлагеря и Советского Союза, думаю, напоминать не стоит. С точки же зрения «красных голубей», которую можно встретить и сегодня, это была великая дипломатическая победа, торжество политики разрядки, достигнутая при самом деятельном участии нашего самого доброго друга – милой и нейтральной Финляндии. Лично я смотрю на вещи иначе. А может быть, пользуясь терминологией Владимира Владимировича, нас с этим актом просто обманули и кинули, а главным, кто обводил лопухов вокруг пальца, был Урхо Кекконен, а?
Впрочем, демонстративно прекрасные отношения с Финляндией сохранялись у России по ходу всех тех политических бурь, что пронеслись над страной в восьмидесятые-девяностые годы. Для новых российских правителей, так стремившихся стать своими, буржуинскими, и не видевших в своих жизни иных целей, кроме как выгодно продавать что-то на Запад, позднесоветский формат отношений с Финляндией был буквально идеалом – а к тому же обе стороны могли теперь в унисон проклинать «тёмные времена сталинизма» и сладострастно рассказывать о гекатомбах русских трупов в Зимней войне. Так что позднесоветская дружба с финнами в раннероссийскую эпоху стала буквально идиллической. Кто заметит на таком приятном фоне, что в 1990 году Финляндия в одностороннем порядке объявила недействительными ограничительные планки на численность своих вооружённых сил, а в 2007 году возродила шюцкор? «Старая»-то Финляндия, жившая под оболочкой «новой», никогда никакой «дружбой» не обманывалась. Да и если абстрагироваться от подобных частных признаков, грядущий взрыв отнюдь не ленинской бомбы подспудно назревал – ведь географические соображения по-прежнему не девались никуда (а они в отношениях между капстранами ой как важны – не зря же буржуи придумали геополитику), актуальными были антикоммунистические и антирусские настроения обширной финской националистической прослойки, и чтобы наконец бабахнуло, следовало лишь дождаться обострения мировых межимпериалистических противоречий. Ну вот, мы дождались…
Какой же вывод можно сделать о модели Жестов Доброй Воли, ну или говоря не столь язвительно – модели ориентации на финляндский нейтралитет? А очень простой – всякая нейтрализация, если не решены те или иные коренные проблемы двусторонних отношений, существует лишь до поры и до времени, сколь бы надёжной и вечной сиюминутно мыслящим людям она ни казалась. В советские времена совершенно не следовало предаваться иллюзиям, будто с капиталистом можно договориться и веками мирно сосуществовать на одной планете; сам капиталист никогда в это не верил, и благодаря трезвости своего взгляда временно победил. Тем более никак нельзя было полагать, что если дать буржуазному государству возможность забыть совершённые им преступления, то оно и само будет чувствовать свою вину и вести внутреннюю пропаганду в покаянческом духе. В российские же времена очень глупо было думать, что слишком большую и слишком много воображающую о себе Россию, да ещё возглавляемую столь неотёсанными и наивными нуворишами, просто так, ради прекрасных глаз Ельцина и статной фигуры Путина, припишут к странам империалистического ядра и будут делиться с ней плодами ограбления мира. Стало быть, вопрос даже о временно нейтрализованной Финляндии всё равно следовало решать стратегически, и утверждение это было верно, начиная от середины 1950-х годов и заканчивая началом 2020-х. Но решать его не стали, и теперь мы все вдруг ни с того ни с сего обнаружили себя где-то в далёком, казалось бы, 1940 году.
Нынче в российско-финляндских отношениях – всё как прежде, только ВКП(б) и товарища Сталина в Кремле нет. Финляндия стала членом самого агрессивного империалистического блока на планете; её экономика развёрнута резко вправо, а социальное «государство всеобщего благосостояния» демонтировано уже как бы не до основания; в стране нагнетается русофобская истерия; буржуазная Россия изображается пропагандой в виде старой доброй красной угрозы; в массах доминируют правые и откровенно фашистские настроения; а президент Финляндии Александр Стубб открыто рассказывает, что в Зимнюю войну злобный Сталин отнял исконно финские территории, что Европе пора готовиться к войне с Россией и что Финляндия воевать уже готова, так что пусть союзники по НАТО не беспокоятся за свой северный фланг. И пусть даже в реальности, а не в мриях Стубба, финляндская армия пока что ничего собой не представляет количественно, но участие в анонсированном восстановлении европейской военной мощи она наверняка примет самое активное, благо располагает обширным военнообученным резервом. Исторический опыт есть. Будем пассивно ждать новой блокады Ленинграда?
Прежде чем переходить к национальному вопросу – немножко антиимпериалистической темы в заключение основной части текста. Нетвойнисты и «красные самоопределяторы» могут сколько угодно рассказывать, что в современности любой Свазиленд столь же империалистичен и опасен для пролетариата и трудящихся всех стран, как США и НАТО, что все империализмы одинаковы, или, ещё того хуже (возвращаясь к Финляндии), что не сгибается маленькая гордая северная нация под империалистическими потугами своего большого страшного угнетателя-соседа… Нежелание разбираться в сортах буржуев я, во-первых, глубоко порицаю (но это не тема сегодняшнего обсуждения), а во-вторых (это уже ближе к национальному вопросу), целостность России имеет значение – как плацдарм для нового строительства социализма, как многонациональное государство с сохраняющимися традициями советской модели межнационального общежития, как орудие противостояния самой реакционной силе в мире (ядру мирового империализма во главе с США и транснациональным капиталом), как нечто, что отвечает интересам российского пролетариата и трудящихся классов вообще. Может быть, некоторые зарапортовавшиеся «марксисты» действительно с удовольствием отдали бы Ленинград, Карелию и Кольский полуостров (шведам – триста лет назад, ибо гнилой реакционный царизм точно хуже «цивилизованных шведов», финнам – сегодня, ибо гнилой реакционный путинизм точно хуже «цивилизованных финнов»), а также готовы были бы вновь загнать Россию под власть ядра мирового империализма, восстановив ситуацию последних тридцати лет – но никаких реальных теоретических оснований прислушиваться к подобным желаниям у нормальных коммунистов не имеется. Зато имеются основания, напротив, защищать территориальную целостность России и обеспечивать от внешней угрозы не только её, но и постсоветское пространство. Так вот конкретно безопасность российского северо-запада и в особенности Ленинграда может быть надёжно гарантирована только в случае радикального разрешения финляндского вопроса, то есть прямого включения Финляндии в состав России. В противном случае угроза из Финляндии будет вставать над нами раз за разом – и тут уж неважно, социалистическое у нас государство или буржуазное; социалистическое противник будет стремиться уничтожить более рьяно, вот и вся в этом контексте разница. А я вот совершенно не хочу ни дробить пусть даже стократ буржуазное российское государство на куски, ставя крест на всяких перспективах будущего строительства у нас социализма, ни тем более подвергать миллионы жителей Ленинградской области, Карелии, Мурманской области угрозе сгореть в огне постепенно разгорающейся сейчас мировой войны. Полагаю, не хотят и все нормальные коммунисты.
На всякий случай уточню, что такое решение вопроса совершенно не равняется призыву срочно собираться на завоевание Финляндии. Оно означает (в том числе и для нашей коммунистической кухарки, желающей научиться управлять государством) необходимость видеть стратегическую цель – и в этом конкретном случае, и вообще в любом политическом, государственном деле. Если вы как политик и госдеятель считаете необходимым видеть Финляндию в составе России – значит, будете постепенно вести соответствующую подготовку (может быть, «мягкой силой», а может быть, и Коминтерном), и, возможно, однажды достигнете цели мирными средствами и ко всеобщему (трудящихся России, Финляндии, всего мира) удовлетворению. Ну а если вы в своей деятельности не интересуетесь ничем и не видите ничего, кроме очередного непонятного бесприбыльного завода, который лучше всего распилить и пропить, получив сиюминутное павианье удовольствие – тогда однажды вы вдруг обнаружите себя в войне не то что с Финляндией, а с Украиной, да и то ещё в лучшем случае. Могли бы увидеть и войну Западного административного округа Москвы с Восточным. Впрочем, плазменные лжемарксисты ментально не сильно здоровее малиновых пиджаков. Им я, подытоживая финляндский вопрос, могу сказать другое по форме, но столь же очевидное по содержанию: если кому-то из вас не хватило трёхсот лет бесконечных повторов одного и того же сюжета, если кому-то не хватило даже чудовищных ужасов и последствий блокады Ленинграда – что ж, в этом случае мне остаётся только развести руками.
Продолжение следует