ENG
ОТ РЕДАКЦИИ: Продолжаем публикацию дискуссионного материала Александра Хайфиша об отношениях СССР с Финляндией.
Читать часть 1.
Читать часть 2.
Читать часть 3.
Четвёртая советско-финляндская война: 1942-1944 годы
Итак, хотя Финляндия не сумела нанести нам смертельный удар в 1941 году благодаря частичному её обезвреживанию в 1940, радоваться всё равно было нечему. Ленинград находился под наполовину белофинской блокадой, Олонецкая Карелия оказалась в оккупации (с вышеназванными мрачными результатами), а на линию фронта против финнов и запущенных ими на свою территорию немецких друзей приходилось отвлекать добрых пять-шесть армий, которые гораздо больше пригодились бы где-нибудь в другом месте. Неудивительно стремление советского руководства поскорее что-то сделать с тяжелейшими проблемами, которые создали белофинны, а в особенности деблокировать Ленинград.
В свою очередь, противник был теперь в не слишком хорошей форме, чтобы повсеместно возобновлять наступательные операции по образцу 1941 года. Финляндия, как уже говорилось, своё мобилизационное сверхусилие исчерпала и вынуждена была провести частичную демобилизацию, а у немцев тоже хватало проблем, чтобы концентрироваться на заполярных делах. Кроме того, финские и немецкие войска, естественно, понесли значительные потери, но тут трудно сказать что-то точно – вопрос это политический, мазохистская любовь к доскональному подсчёту и даже придумыванию собственных потерь свойственна лишь родным осинам, а враг предпочитает не распространяться об этом избыточно и уж тем более не склонен развешивать повсюду данные с разделением своих потерь по операциям, фронтам, периодам. Исходя из официальных цифр безвозвратных потерь объединённого противника за всё время четвёртой советско-финляндской войны (около 90 тыс. человек), можно осторожно предположить, что за 1941 год 35-40 тыс. безвозвратно он потерял наверняка.
Соответственно, советское командование, рассчитывая на ослабление финско-германских войск и руководствуясь не самым удачным январским решением перейти в общее наступление на всех фронтах, провело в 1-м полугодии 1942 года четыре наступательные операции в Заполярье, Карелии и на реке Свирь: Медвежьегорскую (3-10 января), Свирскую (11-22 апреля), Кестеньгскую (24 апреля – 11 мая) и Мурманскую (28 апреля – 11 мая). Сколько-нибудь существенных территориальных результатов не дала ни одна из них, однако противник задействовал для отражения советских ударов все имевшиеся у него здесь резервы и окончательно утратил собственный наступательный потенциал. А намерения атаковать на отдельных направлениях самому у врага имелись – например, Германия весной 1942 года готовилась вновь прорываться к Мурманску, а Маннергейм ещё в декабре 1941 года нацеливался предстоящей весной совместно с немцами захватывать Беломорск. Однако советская сторона сорвала им эти намерения, и к лету 1942 года сухопутная война в северных районах затихла надолго, хотя немцы сохраняли активность на море и в воздухе. Так, длительным разрушительным бомбардировкам подвергался Мурманск, продолжались сражения вокруг арктических конвоев (широко известный разгром конвоя PQ-17 имел место в июле 1942 года), карманный линкор «Адмирал Шеер» совершил свой знаменитый рейд в Карское море. Если вам кажется, что Финляндия тут вроде бы ни при чём, поскольку немецкие самолёты и корабли действовали из Норвегии, то это не совсем так – во-первых, некоторая часть самолётов 5-го воздушного флота Рейха базировалась на аэродромах севера Финляндии, а во-вторых, если бы Финляндия не воевала против СССР, ничто не помешало бы советским войскам начать наступление на норвежской территории, как это в реальности произошло позже, осенью 1944 года.
В начале 1943 года белофинны совсем загрустили, и после январского прорыва блокады Ленинграда стали искать способа выйти из войны – но, конечно, выйти с прибытком. По этому вопросу среди финского руководства сложился консенсус, а задание прощупывать почву открыто досталось Социал-демократической партии Финляндии (которую, как мы помним, ещё в двадцатых годах, после чисток красных финнов, превратили в типичный «левый» антикоммунистический придаток финской буржуазной диктатуры). Социал-демократы и начали формировать в информационном пространстве столь хорошо известную нам ныне повестку, согласно которой Финляндия ведёт свою особую, отдельную ото всех войну против агрессивного соседа, сражаясь за независимость и безопасность страны. Вывод из этого в 1943 году делался понятно какой – раз мы сами с усами и решаем в войне собственные задачи, то, возможно, после минувших успешных для нас сражений вновь наступает время дипломатии. Такие выступления очень не понравились Германии, благо антивоенные настроения в финских массах по мере возможностей стало разжигать и коммунистическое подполье – поэтому в дальнейшем белофиннам, стремившимся найти выход из ловушки, куда они сами себя загнали, пришлось лавировать с гибкостью змеи. Их задача оказалась тем сложнее, что советский МИД совершенно не собирался признавать победу Финляндии и сообщил в США, что финны должны подтвердить границы 1940 года и выплатить репарации.
В такой дипломатической обстановке и в условиях охватившей финские фронты тишины прошло больше полутора лет, причём в ноябре финны отказались от переговоров с Москвой, по-прежнему не желая и слышать о границе 1940 года. Поэтому вопрос о послевоенной судьбе Финляндии был решён СССР и союзниками на Тегеранской конференции (28 ноября – 1 декабря 1943 года) между собой. Англо-американцы не только признали границы 1940 года, но подтвердили также и грядущее возвращение в состав СССР района Печенги, утраченного нами в 1920 году. Финны же согласились начать переговоры с Советским Союзом только после окончательного снятия блокады Ленинграда (27 января 1944 года) – но, по старой привычке, предъявленные советские условия (включавшие, помимо вышеназванных, разрыв с Германией и интернирование немецких войск) отвергли, после чего покаялись перед Германией и продолжили участие в коалиционной войне. Столкнувшись с очередным случаем непробиваемой белофинской недоговороспособности, СССР приступил к подготовке летней кампании 1944 года против финской армии.
Кампания эта, объединяемая ныне под названием Выборгско-Петрозаводской операции, проходила в два этапа в условиях существенного преимущества советской стороны в людях и многократного – в технике. Этого последнего удалось достигнуть, несмотря даже на экстренную немецкую помощь финнам вооружениями (особенно важной была передача им противотанкового оружия, в частности, фаустпатронов). На первом этапе (Выборгская операция, 10-20 июня) наступление велось на Карельском перешейке. Советские 21-я и 23-я армия сумели с ходу прорвать две оборонительные линии противника, а также частично восстановленные остатки линии Маннергейма, за полноценную линию обороны уже не считавшиеся. Выборг, являвшийся важным пунктом третьей финской оборонительной линии, был освобождён 20 июня войсками 21-й армии буквально за несколько часов.
Впрочем, в целом советское наступление на этой третьей оборонительной линии и застопорилось. Проходила она примерно по тому же рубежу, на котором в этих местах закончилась Зимняя война. Преодоление третьей линии сулило значительные перспективы, так что советское командование попыталось придать наступлению новый импульс, и после небольшой паузы, последовавшей за освобождением Выборга, бои возобновились вновь. Специального названия эти «поствыборгские» сражения в нашей историографии не имеют; продолжались они до середины июля и принесли советским войскам теперь уже лишь локальные и более затратные успехи в виде неглубоких прорывов на отдельных участках третьей линии. Это объясняется тем, что, стремясь удержать ключевое направление, финны стянули на перешеек все силы, какие только смогли наскрести, перебросив в том числе несколько дивизий из Олонецкой Карелии. К середине июля на перешейке действовало три четверти всех финских сухопутных войск, поддерживаемых к тому же спешно прибывшими сюда по просьбе белофиннов немецкими союзниками – 112-й пехотной дивизией, бригадой штурмовых орудий и временным авиационным соединением силой до эскадры (около 100 истребителей, пикировщиков и разведывательных самолётов). Вследствие таких перемен в обстановке советское командование прекратило наступление на перешейке и рассчитывало теперь прежде всего на успехи в Олонецкой Карелии. Ну а финны сконструировали национальный миф о том, как отстояли свою гордую независимость от красных орд, стоя насмерть на выборгском рубеже в величайшей за всю скандинавскую историю битве.
Второй составной частью кампании являлась Свирско-Петрозаводская операция, проходившая в период с 21 июня по 9 августа. Ещё до её начала ослабившие здесь свой фронт ввиду положения на перешейке финны начали отход с передовых позиций. Некоторое время они оборонялись преимущественно методом арьергардных боёв, быстро потеряв Олонец, Петрозаводск и Медвежьегорск. Против советской 7-й армии, наступавшей из-за Свири, финны встали в жёсткую оборону к концу первой декады июля, на заранее подготовленном рубеже Питкяранта – Лоймола, приблизительно в 60-70 километрах от границы 1940 года. В течение следующего месяца взломать эту оборону нашим войскам не удалось. 32-я армия, наступавшая от Беломорско-Балтийского канала и освободившая Повенец с Медвежьегорском, на протяжении июля постепенно пробиралась через малонаселённую лесисто-болотистую местность севера Олонецкой Карелии. В 80 километрах севернее Лоймолы советские войска с 21 июля стали достигать финской границы и переходить её, однако противник вскоре нанёс успешный контрудар и отбросил передовые дивизии 32-й армии обратно на советскую территорию. Фронт на этом участке после довольно напряжённых боёв стабилизировался к 9 августа. Таким образом, к моменту окончания Выборгско-Петрозаводской операции враг хотя и утратил почти все свои приобретения 1941 года в Приладожской и Олонецкой Карелии, а также понёс серьёзные потери, всё же оставался боеспособен и продвижения на свою территорию не допустил. Чтобы его добить, требовалась подготовка новой крупной наступательной операции.
Как и в 1940 году, белофинское руководство не стало этого дожидаться. Политический кризис внутри Финляндии усугубился, президент Рюти, будучи чрезмерно одиозной фигурой, 1 августа подал в отставку «по состоянию здоровья», а 4 августа на его место встал Маннергейм. Последний ещё немного потянул время, однако, убедившись, что Германия не в состоянии восстановить положение в Прибалтике (на завершающей стадии грандиозной советской операции «Багратион» немцы нанесли по наступающим войскам 1-го Прибалтийского фронта в Латвии и Литве серию контрударов), 25 августа обратился к СССР с запросом об условиях прекращения огня. Условия советская сторона выдвинула прежние. 2 сентября Маннергейм с сожалением уведомил Гитлера о выходе Финляндии из войны, сопроводив это уверениями, что память о немецких братьях по оружию навеки сохранится в финских сердцах и что жители Северной Финляндии навсегда запомнят годы искренней дружбы с немецкими солдатами. Гитлер, должно быть, был очень тронут… или нет… В этот же день финская сторона уведомила немецкую, что вооружённые силы последней должны покинуть территорию Финляндии до 15 сентября (таково было требование СССР). 5 сентября боевые действия между финскими и советскими войсками были прекращены.
Немцы несколько запоздали с реакцией и не успели организовать в Финляндии переворот в свою пользу, хотя людей, верных нацистскому блоку до конца, там хватало, и Рейх готовился их использовать. Так что местный вариант Республики Сало не состоялся, и пришлось Германии искать какой-то менее для себя приемлемый выход из ситуации. Быстро выведя свои немногочисленные силы с юга (а 112-я дивизия из-за ситуации в Прибалтике покинула Финляндию ещё раньше), немцы не слишком торопились эвакуироваться с севера Финляндии и уж совсем не собирались оставлять район нынешнего посёлка Никель в Печенгском районе (никель там добывали уже тогда). Заставить их было не так-то просто – в Заполярье по-прежнему действовала немецкая 20-я горная армия (сформирована в 1942 году из тех корпусов армии «Норвегия», что были развёрнуты против СССР), насчитывавшая к тому времени до 200 тыс. человек. И уж конечно, проблему этой группировки решать пришлось не белофиннам, вовсе не горевшим желанием воевать со своим вчерашним другом и союзником, а Красной Армии, которая по ходу так называемого «преследования противника на кандалакшском и кестеньгском направлениях» (7-27 сентября) и Петсамо-Киркенесской операции (7 октября – 8 ноября) заставила врага оставить не только советское и финское Заполярье, но и норвежский город Киркенес. Финская же армия, хотя и была обязана после 15 сентября принудительно разоружать немецкие войска в Финляндии, приложила максимум усилий, чтобы от этой обязанности уклониться и позволить немцам эвакуироваться беспрепятственно. На сей счёт существовало даже секретное соглашение между финским и немецким командованиями. Впрочем, из-за советского давления (финнов в самом конце сентября заставили провести достаточно серьёзное наступление на Торнио и Рованиеми) и поведения гитлеровцев (они нередко применяли при отступлении из Северной Финляндии тактику выжженной земли) финны не всегда избегали столкновений с последними. Это и позволило финской историографии изобрести впоследствии концепцию «Лапландской войны» и вписать себя в ряды доблестных борцов с фашизмом. По ходу великих битв той войны финские войска потеряли убитыми около 1000 человек. А вот про их и наши потери в войнах против Советского Союза мы сейчас поговорим отдельно.
Проблема потерь в 3-й и 4-й советско-финляндских войнах
Вопрос о потерях, которые несла наша армия во всех войнах, особенно советского и современного российского периодов, носит, как это ни прискорбно, прежде всего политический характер. Мы-то к этому привыкли, но вообще, явление это ненормальное и весьма неочевидного происхождения. Обычно, если вопрос военных потерь в минувших войнах и используется в политике, то двумя способами – их либо преуменьшают, чтобы продемонстрировать своё воинское мастерство, либо преувеличивают, чтобы подчеркнуть свой статус страдающей жертвы или стойкого несгибаемого народа. Оба варианта служат, разумеется, к политической выгоде инициатора. Но ещё чаще никакого актуального политического звучания цифра потерь не имеет, тем более если речь идёт о войнах, отстоящих от сегодняшнего момента хотя бы на два-три десятилетия. Всем понятно, что история состоит из войн, бывают войны удачные, бывают неудачные, все они сопровождаются жертвами, поэтому о чём тут говорить – всё это печальная норма жизни, тем более, если дело происходило достаточно давно.
Отечественный путь особый. У нас обсуждение потерь в отрыве от реального исследования исторических фактов – важная практика политического садомазохизма. Либерал, разглагольствуя о «заваливании трупами», внушает российскому обывателю ощущение страха, боли, страдания и стыда за свою исконно русскую криворукость, лишающую его способности воевать на уровне западных белых сагибов, а равно и за свой «преступный коммуняцкий режим», который народ по глупости посадил себе на шею и который по злодейству и мерзости своей семьдесят лет сладострастно перерабатывал оный народ на удобрения в своих бесконечных военных затеях (это вам не на Западе, где гуманизм и людей берегут). Булкохруст, хотя и недоволен первым аспектом пропаганды либерала, очень охотно поёт с ним в унисон во втором, иногда ухитряясь даже заглушать его мощью собственного разоблачительного гласа. Ну а массовый обыватель, как ни странно, за минувшие сорок лет в значительной своей части пристрастился к подобным практикам и обожает заниматься самобичеванием и самоуничижением. «Ты рассказал мне просто правду, а я ужасную хочу…» и далее по тексту.
О том, как эти практики применялись в отношении Великой Отечественной войны в целом, в отношении афганской, чеченских, грузинской войн мы здесь говорить не будем, чтобы не растекаться мыслью по древу. Поговорим конкретно о войнах с Финляндией и начнём с того, что для либерала именно они являются главной любовью. Ведь как ни крути, а и в Великой Отечественной, и в большинстве других войн, в которые был вовлечён СССР (да и РФ тоже), наша страна не просто победила, но победила с решающим результатом. А в случае с Финляндией можно досыта кривляться в формате «выкусите, совки, не смогли вы, гады, коммунизировать мирную маленькую демократическую западную страну, наш слон Маннергейм и финские белокурые бестии показали вам, грязным шариковым, где раки зимуют». Поэтому вопрос величины советских потерь и их соотношения с потерями противника в финляндских войнах – очень важный пункт антикоммунистической пропаганды, затрагивающий самые глубинные струнки либеральной души. Поэтому же Зимняя война, начиная с перестройки, превратилась из «незнаменитой» в как бы не самую известную войну Советского Союза за пределами ВОВ, будучи распиарена легионами антисоветских пропагандистов. К счастью, вслед за ними на полянку изучения этой войны вынуждено было вступить и множество более объективных историков, так что ныне либеральный антикоммунистический разгул вокруг Зимней войны в основном остался в мрачном прошлом 20-30-летней давности..
Перейдём к конкретике. Третья советско-финляндская война, как известно, сложилась для СССР в части потерь весьма неудачно. Несмотря на однозначно достигнутую победу (сыгравшую даже, как я показал выше, решающую роль для последующей Победы в ВОВ), соотношение потерь не может не лить воду на мельницу антикоммунистической пропаганды. На Карельском перешейке Красная Армия на начальном этапе войны попыталась недостаточным числом войск осуществить неподготовленный штурм плохо известных ей укреплённых позиций, а на длинном участке от Ладоги до юга Беломорской Карелии местное командование в течение декабря и января ухитрилось загнать в несколько окружений разной степени плотности целых шесть дивизий (163-ю, 44-ю, 54-ю, 139-ю, 168-ю, 18-ю) – с последствиями от умеренных до фатальных. На последующем-то этапе уроки из начальных ошибок были извлечены, и противник не имел более никаких шансов, но исправлять соотношение потерь уже не оставалось времени – финны поспешили вовремя сдаться. То есть при такой картине с потерями всё заведомо будет плохо, но официальные данные поражают неподготовленного человека, даже если растолковать ему всё то, что я написал в этом абзаце – как-никак, пять к одному, 127 тыс. безвозвратных потерь у СССР (не считая пленных) при 26 тыс. у финнов. А тут ещё, как водится, кое-кто из историков-мазохистов и историков-садистов недоволен даже этими цифрами и умудряется надувать их до 150 или 160 тыс. человек. Реально покажется, что трупами завалили…
Ну, клинику мы здесь обсуждать не будем и возьмём каноническую цифру в 127 тыс. человек. Откуда она взялась? Из фундаментального труда группы Кривошеева «Гриф секретности снят: потери Вооружённых сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах». Источник по вопросу потерь отечественной армии в XX веке на сегодняшний день авторитетнее некуда, хотя, опять же, мазохистам и садистам Кривошеев покоя не даёт, и они многие годы жаждут так и сяк, хоть тушкой, хоть чучелком, но прибавить ко всем его цифрам ещё хоть немножечко убитых. Однако применительно к третьей советско-финляндской войне неприятно поражает уже сам Кривошеев, которому, казалось бы, в целом следует доверять не глядя. А в данном-то случае именно заглянуть очень не повредит.
Кто это сделает, тот узнает, что достоверно установленные безвозвратные потери советских войск как таковые составляют, за вычетом вернувшихся из плена после войны, примерно 101,5 тыс. человек. А ещё 25,3 тыс. накинуты сверху чрезвычайно оригинальным способом – оказывается, таково число заявлений родственников военнослужащих, потерявших с ними связь в период советско-финляндской войны, причём заявления эти собирались в период 1949-1951 годов, а потерянных искали ещё позднее. Соответственно, все фигуранты этих заявлений скопом записаны Кривошеевым в графу пропавших без вести на той войне. Я не знаю, мне кажется, нормальный человек, прочитавши такое, только руками разведёт. Насколько это были близкие родственники, чтобы непременно держать с ними связь, насколько точно они указывали данные фигуранта, почему ненайденный человек именно погиб и именно в Зимнюю войну, точно ли их всех потом не нашли, кто ту работу проверял вообще, чтобы оценить её с разных сторон… Есть и другие контраргументы. Каковы основания полагать, что учёт потерь Красной Армии в ту войну был налажен настолько плохо, что она не заметила аж 20% своих безвозвратных потерь? Учёт, конечно, в начале войны был не очень хороший, но не до такой же степени, а если до такой, то это надо доказывать специально. Куда вы, зная ход военных действий, эти лишние 25 тыс. человек запихнёте – ведь это не такой крупный конфликт, чтобы даже просто навскидку не видеть, что 101 тыс. погибших лучше бьётся с реальностью, чем 127 тыс.? Да, наконец, так просто не делается. ТАК никто потери не считает…
Ну, кроме наших мазохистов, разумеется. Чего там Зимнюю войну поминать, там хоть масштаб не столь уж велик. А вот многие ли в курсе, что вбитая российскому народу в подкорку горбачёвская цифра в 27 млн. «погибших» на Великой Отечественной войне чисто виртуальна и не только учитывает косвенные потери населения (предположительные преждевременные смерти мирных жителей вследствие ухудшения жизненных условий), но включает и сугубо статистические махинации?
Вернёмся к финскому вопросу. Если советские потери все только и горят желанием пересматривать и только в сторону увеличения, то официальная финская цифра погибших, с точки зрения «объективистов», священна и неприкосновенна – ибо раз уж финские историки поработали, то они поработали как надо, это знак качества, белые сагибы врать не будут. Да и вообще, как известно всем живущим не по лжи, это только совки могут по разгильдяйству и наплевизму недоучесть каким-то образом пятую часть всех своих погибших, а на Западе ценен каждый человек, каждая капля памяти и каждая крупица ПравдыЪ. Мысль о том, что такого рода мазохистов, как у нас, в мире как-то не водится, и уж особенно их не водится в мире западного капитала, оскорбляет «объективистов» смертельно. Между тем, косвенных указаний на сокрытие потерь со стороны финнов хватает, начиная прямо с официальной статистики численности населения Финляндии, показывающей в 1939-40 годах превышение числа умерших над нормальным уровнем примерно в 32 тыс. человек – при том, что официальная цифра погибших мирных жителей составляет около тысячи. Такая поправка (её можно наугад списать на неучёт потерь шюцкора и тыловых частей) – это вроде бы мелочь: мол, четыре-пять тысяч туда, четыре-пять сюда, подумаешь. Но если принять соотношение безвозвратных военных потерь (не считая пленных) в сто тысяч против тридцати, то пропагандистский эффект формата «трупами завалили» пропадает, особенно когда аудитория знает специфику хода именно этой войны.
Что же касается войны 1941-1944 годов, то там свои тонкости. Финны воевали бок о бок с немцами, и потому чисто вычленить потери советских войск в боях именно с финнами невозможно. Пользуясь этим, западный пропагандист или отечественный либерал может предъявить данные о финских безвозвратных потерях (не особенно точные, но колеблющиеся в районе цифры 65 тыс. человек), поставить куда-нибудь в сторонку или просто забыть местные немецкие потери (благо их тоже сложно подсчитать), после чего противопоставить им что-нибудь несусветное, куда неизвестно что включено (так, в англоязычной Википедии на страничке со статьёй о «войне-продолжении» максимальная оценка советских безвозвратных потерь – 305 тыс. человек, и на этой цифре стоит ссылка на «новейшие финские исследования»; современные финны нам наисследуют, ага, я вас ниже познакомлю с парочкой таких исследователей). Однако вот в данном случае наши отечественные любители финской демократии не проявляют такого же рьяного желания точно подсчитать советские потери против финнов, потому что им выгоднее оставлять вопрос в подвешенном состоянии. Лишь девять лет назад этот вопрос попытался решить молодой историк Денис Попов; по его подсчётам, если исключить чисто немецкий район Заполярья, то в боевых действиях против финской армии и отдельных немецких частей и соединений Красная Армия безвозвратно потеряла около 170 тыс. человек. Не очень, правда, ясно, включены ли сюда 45 тыс. человек, вернувшихся из финского плена, или нет (Попов пишет, что нет, но из его расчётов вроде бы следует, что да; возможно, я чего-то не понимаю), но как бы то ни было, некая информационная опора у нас всё же имеется.
Некоторые из названных цифр ещё пригодятся нам далее по ходу текста, а этот параграф я закругляю темой, которой закончил и предыдущий. Белофинны, эти видные демократы, сражаясь за «независимость» (которую представляли в форме «Великой Финляндии» и которую отстаивали в нерушимом боевом братстве с гитлеровской Германией), только в двух своих последних войнах с социалистическим Советским Союзом безвозвратно потеряли как минимум 90-100 тыс. человек (плюс неведомо сколько там ещё в первых двух, а также по ходу отдельных рейдов в Карелию в двадцатые годы). Принуждённые после этого жестоким насилием чуточку повоевать с нацистской Германией, белофинны безвозвратно потеряли около тысячи человек. Мораль – настоящие свободные национально самоопределившиеся демократии воюют против социализма с примерно в сто раз большей охотой и настойчивостью, чем против нацизма.
Четвёртая советско-финляндская война: итоги и альтернативы
Перемирие с Финляндией было подписано в Москве 19 сентября 1944 года. Согласно его условиям, восстанавливалось действие мирного соглашения 1940 года, а сверх того, СССР передавался район Печенги, отторгнутый в 1920 году. Аренда полуострова Ханко заменялась арендой полуострова Порккала-Удд рядом с Хельсинки (с той же целью, для организации советской военно-морской базы). Финляндия выплачивала очень скромные репарации в 300 млн. долларов, что составляло примерно десятую часть ущерба, нанесённого финскими захватчиками одной лишь Карелии. Распускались финские фашистские, околофашистские, антисоветские и прочие подобные организации и, напротив, разрешалась деятельность организаций коммунистических и просоветских, а равно освобождались левые политзаключённые. Финляндия должна была привлечь к суду предполагаемых военных преступников, причём прекрасный человек Маннергейм, один из главных многолетних предводителей преступной финской военной политики, из их числа автоматически исключался как вовремя перебежавший на другую сторону. Для контроля над выполнением условий перемирия учреждалась Союзная контрольная комиссия во главе со Ждановым.
Как видим, условия были более чем умеренные – а значит, стратегически финляндская проблема не решилась и по итогам Великой Отечественной войны. Был сделан лишь очередной шаг к её решению, а что из него вышло, рассмотрим несколько ниже. А вот на вопрос, не лучше ли было добивать Финляндию, чем соглашаться на такой скромный мир, ответить нужно прямо сейчас. И ответ этот достаточно очевиден: во имя скорейшей победы в войне в целом нельзя было отвлекаться на роскошь достижения полной победы на второстепенном фронте. Возможно, добивание Финляндии (сковавшее бы вдали от решающих театров порядка 400 тыс. советских военнослужащих минимум ещё на несколько месяцев) обошлось бы нам не только в неизбежное увеличение числа погибших советских солдат, но и в захват англо-американскими войсками всей Германии, что означало бы крупные негативные изменения в послевоенном мироустройстве в целом. Что же касается возможности добиться решительной победы уже в ходе Выборгско-Петрозаводской операции, то она, скорее всего, была минимальна. Как мы видели, финны в окружения не попадали и фатальных потерь не несли, финская армия сохраняла способность сопротивляться и наносить успешные контрудары, путь к Хельсинки преграждала не только третья оборонительная линия, но ещё и четвёртая, обустроенная в 40 километрах за третьей, для обороны территории самой Финляндии можно было массово привлечь тыловые части и шюцкор, а также по-прежнему рассчитывать на ограниченную немецкую помощь. В общем, перспектив без подготовки новой крупной операции тут не просматривается, да к тому же Ставка и не рассчитывала захватить Финляндию уже летом 1944 года, а предполагала лишь вывести её из войны. Резюмируя сказанное, финским буржуям, фашистам и реакционерам в который раз очень повезло – внешние обстоятельства опять спасли их от полного краха и заслуженной кары.
Зато я считаю чрезвычайно важным прикинуть более глобальную альтернативу. Каким был бы ход Великой Отечественной войны, если бы Зимняя война против Финляндии была отложена, подготовлена без спешки и увенчалась бы полным успехом – то есть реальным созданием Финляндской Демократической Республики и её скорейшим вхождением в состав СССР? Прежде всего, к такой альтернативе встаёт занятный вопрос, рискнул бы Гитлер вообще на агрессию, не имея финского союзника на севере и не получив по итогам альтернативной Зимней войны плохого впечатления от военной мощи СССР? Но допустим, что рискнул бы. Тогда мы имеем следующее. Красная Армия избавилась бы от необходимости задействовать условные полмиллиона человек на финской границе. Вместо этого оборонять бы потребовалось границы Швеции и Норвегии, а также побережье Финляндии и окрестности Мурманска. Однако, хотя формально всё это весьма протяжённые линии, фактически, понятно, там и близко не нужно было столько людей и прочих военных ресурсов. Для простоты можно считать, что все эти потребности закрыла бы бывшая финская армия, пусть и значительно сокращённая по сравнению теми силами, которые Финляндия выставила против нас в 1941 году.
Немного уточню. Финские войска, конечно, были бы влиты в состав Красной Армии точно так же, как вливали в неё вчерашние армии прибалтийских государств – в статусе нескольких национальных корпусов с частично советским офицерским составом и основательно почищенных от антисоветского элемента. Их надёжность причём была бы выше, чем надёжность прибалтийских формирований в 1941 году – во-первых, ни они, ни их республика не попали бы под гусеницы немецкого блицкрига в первые же дни войны, во-вторых, в Финляндии десятилетиями сохранялась значительная прослойка красных финнов, которых обязательно использовали бы прежде всего для нормализации ситуации в финской армии. Поэтому ещё раз повторю, что самый простой способ расчётов – предположить, что Финляндия при мобилизации даёт в Красную Армию 300 тыс. человек, именно такое число солдат используется для всех возможных нужд обороны Финляндии и Кольского полуострова, а те полмиллиона военнослужащих, что в реальности вынуждены были стоять против финской границы, высвободились бы для использования на главном театре военных действий.
Надо понимать, что эти полмиллиона человек оказались бы на советско-германском фронте не сразу – ведь значительная их часть поднималась лишь по мобилизации. Но всё же даже 22 июня дислоцировавшиеся в приграничных округах соединения Красной Армии могли бы встретить врага в немного более плотных построениях, а соотношение сил по людям в ходе Приграничного сражения несколько изменилось бы в нашу пользу. От катастрофы в Белоруссии это изменение нас бы вряд ли спасло (может быть, в тамошние котлы угодило бы и ещё больше войск), а вот уже даже в Прибалтике возникают варианты. Например, недостроенный 10-й мехкорпус и неплохо укомплектованный 1-й мехкорпус (именно в его состав входила та самая 1-я танковая дивизия, что гоняла эсэсовцев из дивизии «Норд» на кандалакшском направлении в первые дни войны) не раздёргивались бы между финским фронтом и Прибалтикой и не бегали бы бесполезными маршами туда и сюда из-за вынужденного раздвоения мышления у командования, а сосредоточились бы, допустим, для контрудара по подвижным немецким соединениям группы армий «Север», которые к концу июня форсировали Западную Двину – и, соответственно, для восстановления целостности фронта по этой реке. На Украине же, где и в реальности победа немцев в Приграничном сражении была отнюдь не предрешена на сто процентов, в нашей альтернативе появляется ещё больше возможностей. Но подробное рассмотрение таких вариантов – это тема для военного романа из области альтернативной истории.
А нам сейчас главное – понять и зафиксировать, что даже относительно небольшие благоприятные изменения в пользу СССР в самом начале войны довольно быстро начинали бы играть всё более важную роль. Выигрывалось время для дальнейшей мобилизации, для эвакуации промышленности, для подвоза свежих войск из глубины страны, быстрее стачивались бы немецкие танковые и моторизованные дивизии, являвшиеся главным инструментом блицкрига, советский фронт быстрее превращался бы из тришкина кафтана, который в реальности едва успевали латать до возникновения новой дыры, в полноценную устойчивую линию обороны, и т. д. А возможность влить на советско-германский фронт в течение лета 1941 года дополнительные полмиллиона человек – это даже и не небольшое изменение, а весьма и весьма существенное. На уровне «плюс-минус лапоть» можно сказать, что сила советских войск на основном театре (то есть вне скандинавского сектора) выросла бы благодаря этому на 15-20%, а превосходство врага в людях сократилось бы где-то до соотношения 3:4 в его пользу. В идеале, возможно, действительно удалось бы остановить гитлеровскую коалицию на линии Западная Двина – Днепр и не допустить после Белоруссии новых циклопических окружений советских войск типа киевского или вяземского.
Но и в случае менее благоприятного развития событий Красная Армия, не отягощённая тяжким грузом финского фронта, наверняка потеряла бы в 1941 году много меньше людей и техники в окружениях и отступила бы вглубь страны не так далеко, как в реальности. Уж во всяком случае, если взглянуть на регион, являющийся предметом нашего сегодняшнего интереса, Ленинград был бы избавлен не то что от блокады (какая там блокада без финской половинки кольца), но даже и от участи быть прифронтовым городом, ленинградская промышленность работала бы в полную силу в течение всей войны, Балтийский флот был бы избавлен от катастрофы Таллинского перехода и дополнительно помог бы обороне Прибалтики, на долю арктических конвоев выпало бы куда меньше мрачных приключений. Далее, очень сомнительно, чтобы летом 1942 года Красной Армии пришлось бы вновь отступать даже на одном стратегическом направлении, а уж Сталинград и Северный Кавказ так и остались бы в глубоком тылу со стопроцентной вероятностью. Думаю, что в конечном итоге полный разгром гитлеровской Германии и её союзников состоялся бы примерно на год раньше и обошёлся бы нам значительно меньшей ценой. А возможно, если бы англо-американцы прохлопали срок для высадки в Европе, Красная Армия дошла бы до более далёких рубежей, чем в реальности – скажем, до Рейна, а не до Эльбы. И, в свою очередь, всё это сильнейшим образом меняло баланс сил для периода Холодной войны и не оставляло бы мировому империализму серьёзных шансов на победу в этом противостоянии. Соответственно, мы сегодняшние могли бы жить уже в условиях триумфа социализма в мировом масштабе, а конкретно здесь, на «старой» территории СССР, даже существенно приблизиться к построению раннего коммунизма.
Звучит фантастично? Да, но попробуйте всё это опровергнуть. Потому что это ведь только кажется, что там какая-то Финляндия, подумаешь, одной маленькой страной в лагере врага больше, одной меньше. А на практике, когда планетарных масштабов борьба идёт на равных, любое относительно небольшое изменение соотношения сил вызывает тектонические сдвиги для хода и исхода всего огромного противостояния. Оглянитесь вокруг себя и с ужасом осознайте, что нынешняя реальность – это, возможно, всего лишь следствие отделения Финляндии от РСФСР в 1917 году и неприсоединения её обратно в 1940 году…
Но наиболее радикальные современные «красные самоопределяторы», я уверен, уже доведены до белого каления, если каким-то чудом до сих пор не бросили читать. Как смеет коммунист даже в мыслях покушаться на независимость Финляндии! Подумаешь, не было бы блокады; подумаешь, войну бы выиграли быстрее; кого волнует, что советский народ потерял бы на несколько миллионов человек меньше и что Советский Союз, возможно, не рухнул бы впоследствии, а вместо того победил бы в Холодной войне. Это всё неважно, а важно только, чтобы всякие красные империалисты не покушались на величайшую в мире святыню – на независимость шведской элиты финского общества от русско-советского тоталитарного угнетения. А всё остальное фанатичных любителей самоопределения совершенно не волнует. По секрету сказать, я подозреваю, что выживание Советского Союза и соцлагеря после 1989-1991 годов, не говоря уж о победе социалистических сил в Холодной войне, были бы для них минусом, а не плюсом…
Продолжение следует