
Сергей Шаргунов побывал в Донецке, Луганске и их окрестностях
В КАМАЗе нас человек двадцать. Вот юноша с банданой на голове, он москвич, вот почти старик, вот усатый казак в папахе. Они убеждены, что едут на подмогу своим. Некоторые из них так уже ездили когда-то — из России в Приднестровье, добровольцами.
Мимо пролетают поселки, на обочине возникают люди. Машут руками. Какая-то старушка крестит нас с порога своей хибарки. Названия населенных пунктов выкрашены в цвета российского триколора.
Я бы поехал сюда легально, но это невозможно, киевские власти не хотят пускать журналистов. А я должен быть здесь, чтобы сам все увидеть.
Штаб. Называю себя по имени, и слышу в ответ, как будто в детской игре: Гора, Купол, Китаец, Варан, Флинт. Скромная трапеза: салат, тушенка. Строгий сухой закон. Спрашиваю: откуда кто? Один из Киева, другой из Харькова, третий — одессит, но в основном местные, с Донбасса. Шахтер. Отставной моряк. Студент-историк. Утверждают, что денег не получают, так, самую малость, на простейшие нужды. За что они? Кто-то говорит, что против Америки. Кто-то говорит буквально: «смерть хунте». Кто-то, что за Россию. Вспоминают проклятых олигархов. Похожие ответы я услышу потом на баррикадах и на митингах.
Но кое-что звучит чаще всего. «Нас не слышат». Очень распространенная фраза. «Нас не слышали все эти годы», — сказала мне медсестра Оксана из Краматорска. И в этих словах они совпадают — ополченцы с оружием и просто первые встречные, с которыми я старался заговаривать, где мог: на улице, в кафе, в транспорте.
Кого я ни спрашивал, говорили, что ходили на референдум 11 мая, и явка была выше, чем когда-либо. В массе люди не готовы воевать, да и митинговать не любят, но одно совершенно понятно: с каждыми сутками боевой операции по «принуждению к единству» Киев все безвозвратнее теряет эту землю и этих людей.
Можно, конечно, усомниться в том, что 90% за отделение. У кого-то совсем другое мнение. И все-таки не мешало бы ознакомиться с цифрами голосования здесь заЯнуковича и его партию, которых воспринимали как дружественные России. Это те самые 90.
Наверно, разговор с Киевом еще возможен. Но чтобы людей услышали, для начала должны умолкнуть орудия.
Навсегда запомню тот день, когда грохотали взрывы, бомбили аэропорт, начался бой на вокзале, и Донецк обезлюдел. Ночью в штабе бойцы стояли у стен, сидели на полу. Ждали авианалета. Я вышел в темную ночь, и сразу споткнулся о тело. «Стоять!» — предупреждающий окрик. Ополченец и несколько его товарищей выслеживали снайпера, засевшего на крыше. Я перебежками пересекал территорию смерти, а между тем думалось: кто подсчитает, сколько на самом деле гибнет здесь людей?
«Не будет скоро никакой границы», — мечтательно твердил худой доходяга, в своей ржавой копейке подкинувший меня от Краснодона к реке. Реку я перешел вброд и оказался в Ростовской области.
Граница пока преодолима.
Но настоящая граница — посреди Украины. До недавнего времени принято было считать, что раздел проходит по языковой карте. Теперь это линия крови.
От редакции.
Талантливый молодой писатель своим зорким взглядом цепко схватывает внешние проявления событий. Глубоко воспринимает впечатления от общения с разными людьми. И взгляды его под воздействием этих впечатлений уже корректируются, меняются в сторону лучшего понимания глубинных истоков происходящего. Он уже понял, что граница по языковому признаку – лишь одно из внешних проявлений, уже далеко не столь актуальное. Да, сейчас людей разделила пролитая кровь.
Но где истоки этой крови, Сергей, похоже, ещё не отыскал.
А ведь ещё два века назад, когда бесчеловечный капиталистический уклад ещё только нарождался, великий поэт со всей ясностью писал:
В угожденье богу злата
Край на край встаёт войной;
И людская кровь рекой
По клинку течёт булата!
Люди гибнут за металл,
Сатана там правит бал!
(Вольное, но вполне сохранившее смысл оригинала, переложение строк Гёте).
Пожалуй, нет сомнений, что жизнь сама приведёт писателя к пониманию коренных причин разделения людей на тех, кто угнетает, и тех, кого угнетают. Разделения, неизбежно приводящего к крови и смерти.