ENG
ОТ РЕДАКЦИИ: Продолжаем публикацию интересной работы Александра Хайфиша о трудностях внешней политики при социализме и об исторической преемственности политики государств на примере отношений с Финляндией. Ещё и ещё раз обращаем внимание на дискуссионный характер данной статьи, которую редакция решила предоставить на обсуждение читателей, не смотря на не согласие с рядом положений и высказываний автора, а также со стилем преподнесения материала. Уже сегодня, после публикации первой части, в редакцию пришел ряд отзывов наших читателей и авторов с возражениями, главное из которых состоит в том, что автор сам путает признание права наций на самоопределение, и практическую политику за или против реализации этого права.
Это вопрос решенный в теоретическом плане однозначно - ПРАВО на самоопределение коммунисты всегда поддерживают, а вот к реализации, к каждому конкретному решению об отделении коммунисты подходят всегда с классовых позиций с учетом конкретной ситуации - поддерживают, когда это отделение полезно для развития рабочей борьбы, и не поддерживают, когда оно вредно. При всех прочих равных условиях коммунисты выступают за более крупное централизованное государство. Именно такая политика обеспечила большевикам поддержку многих народов России в Гражданскую войну и в деле образования СССР.
Поэтому, не соглашаться с какими-то отдельными мыслями и высказываниями автора можно . Но в любом случае польза этого материала сохраняется даже не в конкретных решениях и предложениях по имеющимся международным вопросам, а в том, что коммунисты всегда должны видеть связь между прошлым, настоящим и будущим. Грядущему социализму ещё долго придётся решать проблемы, в том числе и национальные, корни которых уходят даже не в советские времена, а порой в глубину веков. Тот, кто этого не понимает, вряд ли может считать грамотным марксистом, изучившим и правильно понявшим историю ХХ века.
Идеологическая комиссия ЦК РКРП отслеживает ситуацию, будет приветствовать продолжение дискуссии и серьёзно отнесётся к новым материалам на эту тему.
«Финское» «самоопределение»
Следующий этап истории отношений Финляндии и России, а затем Советского Союза связан с проблемами, которые организовал нам отъевшийся финский национализм (сразу перешедший в фашизм), и серьёзнейшими преступлениями, которые он против нас совершил. Начать отсчёт этого этапа можно с 1914 года, когда, пользуясь началом Первой мировой войны, финские националисты взяли курс на отделение от России и образование враждебного ей государства. Для этого сепаратисты установили связи с Германией, которая согласилась создавать и обучать финские воинские формирования. Эти формирования стали известны как «финские егеря» – в частности, немцы создали из них в составе кайзеровской армии особый 27-й егерский батальон и до поры держали его на северном участке Восточного фронта на третьестепенных ролях. В дальнейших событиях вокруг финского «самоопределения» военнослужащие этого батальона сыграли очень весомую роль.
И вот на этом месте я напрямую советую читателям взглянуть на тезис о «праве наций на самоопределение» под критическим углом. Так уж исторически сложилось, но в Европах наиболее горазды «самоопределяться» наиболее реакционные силы того или иного общества – либо националисты и фашисты, либо либералы-рыночники, причём все они отличаются обыкновением опираться на поддержку извне со стороны таких же реакционеров. Мнением оставшейся (и зачастую большей) части общества они в реализации своих самоопределительных желаний в лучшем случае не интересуются, а в худшем – подавляют его силой. А потому нашим современным «красным самоопределяторам» следовало бы задуматься прежде всего над этой прискорбной ситуацией, вместо чтобы вырывать из диалектики ленинской национальной политики положение о «самоопределении вплоть до отделения» и твердить его со стеклянными глазами как заклинание при всяком удобном и неудобном случае.
Вот посмотрим, что же у нас получилось из финского «самоопределения». Российское Временное правительство немедленно после Февральской революции восстановило все те особые права Финляндии, что за последние десятилетия были частично свёрнуты царской властью. Больше того, поскольку правовой статус Финляндии не был толком определён даже в империи, то с падением царизма Финляндия автоматически получала дополнительную степень свободы: ведь она считалась великим княжеством, находящимся, по мнению некоторых юристов, в личной унии с Россией – а теперь царя больше нет, и, стало быть, нет ни личной унии, ни обладателя титула финского великого князя, можно беспрепятственно идти на все четыре стороны. В июле 1917 года финский парламент, где на тот момент преобладали социал-демократы, попытался было объявить, что Финляндия отныне находится в конфедерации с Россией, однако Временное правительство сумело с этим политическим выступлением справиться, распустив парламент с опорой на русские войска. Новый парламент был сформирован два месяца спустя, и там (каким-то таинственным образом, поскольку процентный расклад голосов с прошлых выборов почти не изменился) доминировали уже правые – собственно, предполагается, что они-то на роспуске прошлого парламента в своих целях и настояли. А цели были понятно какие – через неделю после Октябрьской революции новый парламент объявил себя верховной властью в Финляндии, а в начале декабря провозгласил Финляндию (естественно, вместе с Выборгской губернией) полностью независимым государством.
А кто у нас были главные борцы за истинно финский суверенитет? На роль премьер-министра выдвинулся гражданин по имени Пер Эвин Свинхувуд – швед, юрист, германофил, ветеран правоконсервативного финского сепаратистского движения. В войну он всё-таки допрыгался до ссылки в Сибирь, но после Февральской революции был освобождён наряду с прочими политическими сидельцами. Ну то есть ещё раз – самоопределение финской нации возглавляет правоконсервативный швед, в полном соответствии с тем, что я описал в предыдущем параграфе. Второй пример того же рода всем известен – это Карл Густав Маннергейм, опять-таки швед и правый консерватор, но для разнообразия ещё и целый барон, а главное, даже не ветеран сепаратизма, а наоборот, генерал-лейтенант русской армии. Этот явно угнетённый в империи аристократический шведофинн, увидав новые возможности на отделяющейся малой родине, поспешно перебрался туда – и в январе 1918 года Свинхувуд назначил его главнокомандующим финской армией. Итак, насильственное проведение самоопределения финской нации в жизнь взял на себя не просто правоконсервативный швед, но также барон и русский генерал. Но я не сомневаюсь, что «красных самоопределяторов» всё устраивает.
31 декабря 1917 года Россия в лице Ленина и СНК признала независимость Финляндии. Как я уже сказал выше, невозможность удержать Финляндию в основном обеспечили в предыдущее столетие царские власти, отказавшиеся от интеграционной политики во времена, когда ей ничто не препятствовало. Ну и понятно, что катастрофу, в которую обрушилась в 1917 году бывшая империя, подготовили они же на пару с Временным правительством – это тема хорошо известная, и не будем перегружать ею текст. Так что обвинять именно большевиков в уходе Финляндии могут только политически пристрастные личности.
Тем не менее, у Ленина были и свои стратегические соображения по национальному вопросу, заставлявшие его ещё на рубеже веков бурно защищать «финляндцев» от «притеснений» царского правительства. Соображения эти были довольно сложны и несколько трансформировались с течением времени, но, если говорить кратко и упрощённо, по состоянию на середину 1910-х годов сводились к следующему. Дозревший до определённой стадии империализм сталкивается с общим кризисом, и кризис этот неизбежно вызовет пролетарские революции во всех империалистических странах. Может быть, это произойдёт не совсем одновременно, но всё же на одном историческом отрезке; и в любом случае, революции случатся тем быстрее, чем больше в той или иной стране пролетариата и чем сильнее в ней развиты буржуазно-демократические свободы. Полный же демократизм невозможен в том числе без права наций на самоопределение, трактуемого как право на отделение и создание собственного государства. Отделение это не может нести какого-то вреда для рабочего класса, поскольку в обозримой перспективе власть везде берут сами рабочие – а там уж они с течением времени самостоятельно разберутся, что добровольный равноправный союз наций в единой стране гораздо лучше гордого обособленного суверенитета. Но для начала, пока время ещё не прошло и не залечило старые раны, надо дать угнетённым нациям, если они этого хотят, возможность беспрепятственно отделиться от наций угнетающих – и тем самым с обеих сторон покончить с язвой угнетения по национальному признаку раз и навсегда.
Слабые места описанной концепции нам теперь ясны (вот хотя бы мы знаем, что успешная пролетарская революция – очень редкое явление), и ближе к финалу работы мы поговорим об этом несколько подробнее. Но пока стоит подчеркнуть, что этот аспект ленинских взглядов на национальный вопрос был достаточно адекватен тогдашнему уровню развития марксизма и историческому моменту, в который он появился. Это подтверждается тем, что, во-первых, на базе ленинского подхода как минимум удалось собрать безнадёжно развалившуюся империю обратно почти полностью, чего другим проигравшим в Первой мировой и рассыпавшимся империям сделать не удалось совсем и абсолютно, а во-вторых, в случае с Финляндией теория ведь тоже примерно так и начала работать, и не сработала до конца по не зависящим от Ленина обстоятельствам.
Что же произошло? Финские рабочие и социал-демократы, отнюдь не пришедшие в восторг от того, что их самоопределяют какие-то крайне правые шведы из элитки прежнего общества, сразу после Октябрьской революции в России стали готовить собственную социалистическую революцию в Финляндии, а ещё до того – формировать отряды местной Красной гвардии. Правачьё не отставало и формировало шюцкор – он же белая гвардия, он же охранные отряды (знакомая терминология, не правда ли?). Вообще, белые и красные финны опыт создания собственных вооружённых формирований имели с революции 1905 года и даже ещё раньше, так что гражданская война в Финляндии на тот момент была на сто процентов читаемой перспективой – читаемой, конечно, и Лениным тоже. Поэтому признавать независимость Свинхувуда и его друзей большевикам было неприятно, но не фатально с точки зрения перспектив установления в Финляндии советской власти и сохранения над ней контроля РСФСР.
Социалистическая революция и гражданская война начались в Финляндии в конце января 1918 года. Красные очень быстро заняли юг страны, а также некоторые крупнейшие города севера, но вот дальше оказалось, что буржуазный интернационализм организован на данном историческом этапе лучше и имеет гораздо более длинную историю, чем интернационализм пролетариев. О чём идёт речь? Русские войска в Финляндии пребывали в состоянии полного разложения и находились в стадии демобилизации, а потому советское правительство объявило об их нейтралитете и для помощи красным почти их не задействовало, особенно после заключения Брестского мира. Зато русские офицеры этих войск – как известно, твердокаменные сторонники единой и неделимой России – охотно помогали отделившимся от России белофиннам, передавая им русское оружие с самого начала войны. Далее, в Финляндию с санкции немцев немедленно возвратились те самые финские егеря, имевшие боевой опыт и ставшие костяком белофинских формирований. Оружие немцы передавали белым тоже. Пришла на помощь белофиннам и Швеция, отправившая им добровольческую бригаду, набранную в основном из числа профессиональных военных.
Всё это позволило белым начать в середине марта собственное наступление на город Тампере, имевшее весьма значительный успех. Тем не менее, кто победит в войне, по-прежнему оставалось неясным, невзирая даже на традиционную нерешительность и половинчатость действий финских красных (они ведь были не большевиками, а розовой социалистической коалицией). Но в начале апреля международное единство буржуазии проявило себя ещё ярче – в тыл красным ударила немецкая экспедиционная дивизия фон дер Гольца, высадившаяся по просьбе белофиннов на южном побережье Финляндии. После этого исход войны был предрешён, и в середине мая 1918 года самоопределение восторжествовало – по всей стране окончательно установилась белая власть.
Укрепляя эту власть в первые месяцы после своего триумфа, победители попытались восстановить монархию, позвав на финский трон родственника германского кайзера (отличный способ самоопределиться, я считаю). Эта затея провалилась лишь из-за поражения Германии в Первой мировой войне, так что в дальнейшем белофиннам пришлось обходиться республикой. Не менее важным делом была и организация массовых репрессий – белофинны за это время успели расстрелять и выморить в лагерях порядка 20 тысяч красных финнов (и это только по официально принятым данным). Общие же потери красных погибшими по итогам гражданской войны официально оцениваются в 27 тысяч человек – так что, как видим, основная их масса падает на белый террор. Потери белых убитыми немного превысили пять тысяч человек; считается, что из них на красный террор приходится 1649, хотя в целом руководство революционеров стремилось подобные действия ограничивать (что и видно при сравнении соотношения погибших на фронте и жертв террора на каждой из сторон). Таким образом, проведённое шведской элиткой финское самоопределение ещё и сопровождалось массовым истреблением финских коммунистов, левых и сочувствующих (27 тысяч человек – это 1% тогдашнего населения страны, на секундочку). Кроме того, десятки тысяч человек были рассажены по тюрьмам, но впоследствии сумели выйти оттуда живыми; а многие избежавшие той и другой участи бежали в Россию. Кроме того, в Выборгской губернии белофинны провели этнические чистки с расстрелами русского и вообще нефинского населения, убив ещё по крайней мере несколько сотен (а то и тысяч) неугодных новой свободной Финляндии лиц. Таким образом, мнение сотен тысяч человек по вопросу о самоопределении было растоптано самоопределяющимися белофиннами самым радикальным образом. Но я уверен, что современных «красных самоопределяторов» по-прежнему всё устраивает.
Если мы попытаемся сыграть в этой ситуации за Советскую Россию, то вряд ли нам удастся что-то изменить. У советского правительства в то время имелась масса других серьёзнейших проблем, включая брестские переговоры с увенчавшей их выходкой Троцкого; далее, остатки царской армии к каким-либо серьёзным действиям были непригодны; ну а после 3 марта советской стороне ещё и связывал руки Брестский мир. Вариант же с формальным непризнанием Финляндии в качестве независимого государства потребовал бы, чтобы Ленин с самого начала занимал совершенно иную позицию по национальному вопросу, а такую альтернативу непросто обосновать, и к тому же она завела бы нас в нашем анализе чрезвычайно далеко. Так что оставим это и вернёмся к собственно финскому вопросу.
А он с момента победы белофиннов приобрёл особую остроту, потому что культурный национализм сменился в Финляндии национализмом политическим, практическим, агрессивным, обретшим полную свободу рук и быстро переходящим в прямой фашизм. Это, в свою очередь, означало, что внешняя политика финляндского государства отныне будет строиться, исходя уже не только из географических и экономических, но также из националистических соображений. А когда охваченные националистической идеологией финны (неважно, этнические или до недавнего времени лишь «культурные») начинают действовать как самостоятельная сила, то они сразу начинают стремиться подмять под себя всё, что хоть краешком можно подверстать под нечто «финское». Точно так же поступают и все прочие националисты, заводя себе политико-этнические проекты «великих наций» с сильно расширенными по сравнению с реальностью границами. Существовал и проект Великой Финляндии, в пределе не только включавший территории проживания эстонцев, карел и саамов, но нацеливавшийся даже и на коми, которые тоже принадлежат к числу финно-угорских народов. Таким образом, обобщённый финский фашист, руководствующийся подобными соображениями что век назад, что в наше время, не удовлетворится простым захватом восточной части Фенноскандии – нет, он пожелает наступать и дальше, завоёвывая Эстонию, Ингерманландию, Архангельскую область и Республику Коми вплоть до Урала. А в случае успеха повернёт свой взор в направлении Камы и Волги – в области проживания удмуртов, марийцев, мордвы, которым тоже непременно припишет желание влиться в единую семью финно-угорских народов, осеняемую синей свастикой. Безумные фантазии оторванной от реальной жизни финской националистической интеллигенции? Если соотношение сил не в её пользу, то да. А вот когда оно меняется, то фантазии вдруг превращаются в серьёзную политику и начинают воплощаться в живую реальность. В период с 1918 по 1944 годы финский фашист продемонстрировал эти свои устремления на самой что ни на есть настоящей практике – ну, насколько ему хватило сил. А поскольку природа фашизма за минувшие десятилетия ничуть не изменилась, то ничто не помешает «истинному финну» новой эпохи попробовать проделать это вновь, если политическая конъюнктура опять ему улыбнётся.
Кроме того, очень важно подчеркнуть, что с 1918 года у Финляндии появилась и ещё одна причина перманентно агрессивного настроя по отношению к большому соседу – антикоммунизм. Причём это был не просто абстрактный антикоммунизм, свойственный любому буржуазному государству, но антикоммунизм очень конкретный и деятельный: с точки зрения националистических финских элит, если не будешь всеми силами подавлять коммунистические идеи внутри страны и стремиться к уничтожению социализма в соседней стране, то очень скоро народ возьмёт с соседа пример, а ты лишишься власти, собственности и будешь вынужден жить при социализме в роли обычного рядового гражданина, даже если не расстреляют за всё хорошее. Ужасная перспектива. Таким образом, всё звало новоявленных финских фашистов в военный поход против Советской России – и они, конечно, охотно туда отправились.
Первые советско-финляндские войны
Итак, «самоопределившаяся» путём истребления массы коммунистически активного населения Финляндия занялась далее, как формулирует Википедия, «становлением государственности». Как только что было сказано, выразилось это прежде всего в военных действиях против РСФСР. Белофинны ещё в феврале 1918 года начали планировать поход в Беломорскую Карелию, причём Маннергейм тогда же официально заявил на неё претензии, провозгласив, что «не вложит меч в ножны <…> прежде чем последний вояка и хулиган Ленина не будет изгнан как из Финляндии, так и из Беломорской Карелии». А в марте тот самый Свинхувуд, который получил непосредственно из рук Ленина акт признания независимости Финляндии, потребовал от России сверх того и Кольский полуостров – и на этих условиях был согласен присоединиться к Брестскому миру и милостиво перестать считать Россию врагом. Ну а поскольку РСФСР совсем не была на это согласна, то Маннергейм и Свинхувуд стали руководствоваться так называемым «планом Валлениуса», который подразумевал установление тех границ, о которых я рассказывал в параграфе о географии, то есть Ладога – Свирь – Онега – река Выг. Петроградскую же проблему предполагалось решить превращением Петрограда и его пригородов в марионеточный город-государство – как тогда говорили, в «вольный город», подобно Данцигу.
Кстати, кто такой этот Валлениус, автор столь замечательного плана? А это офицер из числа финских егерей, в межвоенный период – генерал-майор, предводитель местного самого отмороженного фашистского движения Лапуа и организатор неудавшегося фашистского переворота в 1932 году. Несмотря на всё это, всегда оставался уважаемым в Финляндии человеком, и если что и испортило ему репутацию, то не роль главного фашиста, а тот факт, что во время Зимней войны он ухитрился дважды потерпеть поражения от советских войск – сначала командуя войсками в Заполярье, а потом под Выборгом. Так что к войне 1941-1944 годов финское руководство его уже не допустило. В любом случае, прожил он аж до 1984 года, книжки писал, прекрасно себя чувствовал.
Но вернёмся к нашей истории. После утверждения плана – то есть ещё до завершения финской гражданской войны – белофинны местами перешли советскую границу, а в мае 1918 года Маннергейм опубликовал официальное объявление войны России. По ходу этой первой советско-финляндской войны противник продвинулся достаточно далеко вглубь нашей территории на ряде направлений (а наступать и вовсе пытался практически везде, от Карельского перешейка до Печенги). Так, в Беломорской Карелии белофинны уже весной 1918 года заняли половину территории, лежащей на пути к Белому морю, и организовали там марионеточное государство, наиболее известное под названием Ухтинской республики. А в апреле 1919 года они провели успешное наступление в Олонецкой Карелии, подойдя вплотную к Петрозаводску, захватив Олонец и даже форсировав Свирь. Опасная ситуация в Олонецкой Карелии была ликвидирована в июне-июле 1919 года, когда в ходе Видлицкой операции РККА смогла разгромить противника и отбросить его за линию границы. Сверх всего этого, белофинны вмешались ещё и в войну на территории Эстонии, в конце 1918 года отправив туда на помощь белым 3,5 тысячи «добровольцев».
Первая война с белофиннами завершилась лишь в октябре 1920 года и не в пользу РСФСР: хотя из российской части Карелии Красная Армия интервентов в основном (но не полностью) выкинула, всё же самоопределившаяся Финляндия получила по мирному договору район Печенги на Крайнем Севере (включая западные части полуостровов Рыбачий и Средний), после чего советско-норвежская граница перестала существовать. Ну и ещё к вопросу о «самоопределении» – в составе РККА во время этой войны сражался менявший номера финский стрелковый полк, численность которого доходила до 1500 человек. В его рядах воевал и известный финский коммунист и подпольщик Тойво Антикайнен, принимавший участие в Видлицкой операции. Но само собой разумеется, что с точки зрения твёрдых «красных самоопределяторов» мнение по данному вопросу Свинхувуда, Маннергейма и Валлениуса гораздо весомее мнения всех финских коммунистов, вместе взятых.
Не удовлетворившись достигнутым, белофинны продолжили ставить свою государственность посредством военной агрессии уже в следующем году. Финские отряды под видом карельских партизан вновь вторглись в Беломорскую Карелию и в ноябре 1921 года имитировали там антисоветское восстание, воссоздав марионеточное северокарельское государство по образцу прошлой войны. Но на этот раз мероприятие провалилось быстро – Красная Армия уже не была по горло занята Гражданской войной и могла сосредоточить против интервентов превосходящие силы. А упомянутый в предыдущем абзаце Тойво Антикайнен особенно отличился именно в ходе этой второй войны, совершив во главе отряда красных финнов очень успешный 900-километовый двухнедельный рейд по тылам противника. Дело кончилось тем, что в марте 1922 года РСФСР и Финляндия подписали соглашение о неприкосновенности границы. Белофинские банды, впрочем, ещё долгие годы совершали потом рейды в Карелию, в межвоенный период неспокойно было на всём протяжении советско-финской границы, от идеи Великой Финляндии никто и не думал отказываться, а внутренняя финская пропаганда строилась на антисоветизме и русофобии.
Сделаем выводы и по этому параграфу. На данном историческом отрезке тоже вряд ли было можно что-то изменить. Финляндия пользовалась покровительством Германии, а затем Антанты, и опиралась на боевой опыт финских егерей и дивизии фон дер Гольца, офицеры которой продолжали заниматься обучением финской армии вплоть до поражения Германии в Первой мировой войне. Опыт, полученный белофиннами в гражданской войне, тоже был для них отнюдь не лишним. А Красная Армия, в свою очередь, была слаба, а РСФСР, как было принято писать в советские годы, находилась в огненном кольце фронтов, а затем в полнейшей международной изоляции, и где уж там было собирать силы для решительного удара по Финляндии. Поэтому ещё хорошо, что дело ограничилось только потерей Печенги. Но зафиксировать момент надо – «самоопределение» Финляндии представляло собой создание агрессивного антикоммунистического государства, фашистского или как минимум полуфашистского, опирающегося на помощь главных центров мирового империализма и упорно добивающегося отъёма у России огромных территорий.
Межвоенная Финляндия
Взятый на старте политический курс молодое самоопределившееся государство сохраняло с небольшими изменениями вплоть до 1939, а затем и 1944 года. Но для лучшего понимания сущности этого государства не помешает привести краткую характеристику межвоенной политической ситуации и экономики Финляндии.
Белофинская политическая элита представляла собой прочный сплав национал-либералов, традиционных консерваторов и прямых фашистов. Экономику они построили соответствующую, сделав ставку, во-первых, на развитие мелких земледельческих и лесных хозяйств (то есть хуторского кулачества), а во-вторых, на превращение страны в экспортозависимую «сырьевую империю» (помните такие же концепции российской политической элитки эпохи нулевых годов?), для чего потребовалось дальнейшее развитие крупной лесообрабатывающей промышленности в городах. И вот какое-то время на внешний рынок отправлялись лес и продукты его переработки (особенно бумага), приносившие более 80% всех экспортных доходов страны, а на внутренний поступали потребные Финляндии высокотехнологичные и прочие товары, в том числе и военного назначения. Импорт, в свою очередь, позволял постепенно модернизировать предприятия лесной отрасли и хуторское сельское хозяйство, развивать другие отрасли местной промышленности, укреплять административный аппарат, наращивать силовые и парамилитарные структуры и даже организовать кое-какую национальную военную промышленность (уже на протяжении «мирной» части тридцатых годов доля военных расходов в финском госбюджете составляла 20-25%). Ну и для правильного понимания природы этих относительных успехов следует ещё помнить, что белофинская элита унаследовала от царских времён неплохо развитую и, что самое главное, автономную экономику, начиная с той же самой лесной отрасли и бумажных фабрик. Так что никакой финский атлант плеч особенно не расправлял, а просто, как водится, унаследовал свой миллион от умершего дядюшки. Но, надо признать, не пустил этот миллион по ветру, а приумножил – правда, в конечном счёте приумножил для новых войн.
Как экономика проецировалась на политику? С одной стороны, такой экономический курс укреплял социальную базу национал-либерализма и фашизма, умножая и усиливая кулачество, а с другой, ввиду опоры на лесную отрасль как на стратегическую, он нуждался в наличии в городах довольно крупных масс пролетариата, в межвоенный период настроенного традиционно просоциалистически. К тому же, хотя финская экономика в межвоенной период в принципе-то росла, этот рост был перебит посередине мировым экономическим кризисом 1929-1933 годов. В тот период спрос на лесную продукцию на внешних рынках резко сократился; это очень больно ударило по начавшему было расти благосостоянию финского населения и, в свою очередь, стимулировало укрепление и фашистских, и коммунистических настроений в массах. (Вышеупомянутый мятеж фашистского движения Лапуа имел место как раз на пике экономического кризиса, в 1932 году). В целом всё это объясняет как достаточную крепость армии и тыла фашистского (или полуфашистского) финского государства во время войн 1939-1944 годов, так и значительную популярность левых идей в массах, невзирая ни на какие их преследования.
Кстати, о преследованиях. Несмотря на обожаемый либералами парламентаризм и прочие внешние декорации буржуазной демократии, антикоммунистические чистки – один из важнейших признаков, позволяющих установить фашистский характер государства – не прекратились в Финляндии и после той волны террора, что завершила гражданскую войну. В частности, в мае 1920 года из состава серьёзно ослабевшей и поправевшей финской Социал-демократической партии выделилось левое крыло под названием Социалистической рабочей партии Финляндии. Эта партия попыталась исполнять на местной политической арене функции базировавшейся в РСФСР запрещённой финской компартии (была образована в августе 1918 года в Москве из числа эмигрировавших красных финнов), но результат оказался немного предсказуем. Практически сразу начались аресты членов СРПФ, повторявшиеся с завидной регулярностью, но некоторое время она ещё как-то держалась и даже участвовала в парламентских выборах 1922 года, получив 15% голосов и 27 мест в парламенте. В 1924 году партия была запрещена, но не сдалась. На протяжении ещё нескольких лет она пыталась функционировать как «Социалистическая избирательная организация рабочих и мелкоземельных крестьян» и по-прежнему участвовать в выборах и легальной политике (примерно с тем же результатом), но в начале 1930-х годов запретили и это последнее её воплощение. Национальное самоопределение, как известно всякому «красному самоопределятору», следует безоговорочно уважать, ибо самоопределившиеся национал-либералы и фашисты сами, без тоталитарного внешнего вмешательства, разберутся, какие партии и идеологии в их собственной стране допустимы, а какие – нет. А вообще, на парламентских выборах в межвоенный период первое место чаще всего занимали социал-демократы, но крупные правые партии всегда совокупно набирали больше голосов и потому почти всегда формировали правительство.
В качестве же конкретной яркой иллюстрации неизменности политической позиции Финляндии и её отношения к СССР в межвоенный период приведу цитату наркома иностранных дел Литвинова, заявившего в 1935 году финскому посланнику следующее: «Ни в одной стране пресса не ведёт так систематически враждебной нам кампании, как в Финляндии. Ни в одной соседней стране не ведётся такая открытая пропаганда за нападение на СССР и отторжение его территории, как в Финляндии». И это при том, что и другие соседние страны были настроены по отношению к Советскому Союзу, мягко говоря, не слишком благожелательно. Так что основания, по которым советское правительство в условиях начавшейся мировой войны вдруг решило требовать от Финляндии территориальных уступок, из всего вышесказанного должны быть совершенно ясны. А ведь я отлично помню либеральное глумление девяностых – нулевых годов формата «га-га-га, агрессивная Финляндия, чего только эти совки не выдумают». Если кто не понимает логики либералов, то она заключается в том, что милая маленькая демократическая Финляндия по определению никак не может угрожать огромной злобной тоталитарной советской империи, и это примерно как воробушек питал бы агрессивные замыслы против тигра. Хорошо хоть мы дожили хотя бы до времён, когда аналогия с воробушком не сама собой разумеется в массовом сознании, а её приходится объяснять.
Продолжение следует