Дополнение в теорию протоклассового общества

Часть первая. Краткое изложение теории протоклассового общества.

Теория протоклассового, разработанная супругами Е. Н. Харламенко и А. В. Харламенко, описывает формирование государства и классового общества из предшествующего ему доклассвого состояния. Согласно данной теории, процесс это происходил следующим образом. Отдельные общины первобытности после перехода присваивающего хозяйства к производящему хозяйству упёрлись в предел развития, так как силами одной общины невозможно производить сколько-нибудь масштабные работы. Например, строительство даже небольших плотин или террас в горах силами одной общины было невозможно. Также это касается таких культово-ритуальных построек типа Стоунхенджа. Возникла потребность в надобщинных структурах, и возникла иерархия общин. Далее цитаты из девятой лекции самого А. В. Харламенко:

“Ещё Энгельс выделил как важнейшее первое общественное разделение труда между земледелием и скотоводством, затем выделение первых форм ремесла. Новое, что мы узнали с тех пор об этих процессах, состоит в том, что это общественное разделение труда сначала происходило не столько между индивидами, сколько между общинами, и приводит это к возникновению иерархии общин. Родовых общин причём в начале. Именно такие иерархии общин лежали в основе всех обществ, промежуточных между первобытно-общинным строем, и чисто рабовладельческим или феодальным строем. Это огромная полоса исторического развития. Это не простой переход от одной общественно-экономической формации к другой. Это переход гораздо более глубокий. Переход от десятков тысяч лет первобытно общинного строя, считая только человека современного вида, и даже миллионов лет, если считать процесс антропогенеза, ко всему периоду классового эксплуататорского общества, оно же «цивилизация», в терминологии некоторых идеологов этого общества”.

“Всё общество этого огромного периода, который по продолжительности сопоставим с целыми формациями, образовывали именно такие иерархии общин, иерархии родовых общин, между которыми устанавливалось некое подобие обмена. Конечно, ещё не в форме торговли, не было ещё никаких товарно-денежных отношений, в форме дарообмена. Те самые дары, которые обязательно полагались при любом общении и в первобытные времена, и в протоклассовые, и ещё много веков впоследствии были формой перераспределения излишков по всей этой системе общин. Если одна община по природным условиям своего проживания могла что-то добывать, а потом и производить так, что хватало не только ей, но ещё оставались излишки, но зато она не имела чего-то того, что было у соседей, то в ходе этого обмена дарами каждая из них становилась сильнее, богаче, если можно уже так сказать, и жизнеспособнее. Известно, что, скажем, ценные виды камня, уже в конце мезолита лучшие сорта кремня, а тем более в неолите нефрит, например, расходились на тысячи километров по всей этой системе цепных связей. Самые большие месторождения нефрита были в Саянах, и расходились они до Южного Китая в одну сторону, и чуть ли не до Балтики в другую. Но это всё-таки цепные связи, а систематическое перераспределение особенно важными продуктами совершалось всё-таки в рамках этих систем общин, которые имели уже некую иерархию, уже некоторое подобие власти, хотя рано, конечно, ещё говорить о власти, имели уже в рамках этого разделения труда общественную должностную функцию. Появляются общие потребности всех этой системы общин, которые кто-то должен выполнять. Кто-то должен регулировать это перераспределение, кто-то должен охранять общие границы, и так далее. Кто-то должен, между прочим, совершать и магические обряды, не отделимые в представлении тогдашних людей от всего этого.

И таким образом выделяется родовая знать, древнейшая форма знати. В то же время между этими общинами не может быть равенства. Это ещё Энгельс отмечал в Антидюринге, о том что понятие равенства совершенно неприменимо ко всем обществам, предшествующим капиталистическому, что оно представляет собой слепок с товарно-денежных отношений, достаточно развитых, вся предшествующая история его не знает. «Хотя столь же мало», — подчеркивает Энгельс, — «воспринимало оно это и как неравенство». Не было просто таких понятий. Была некоторая иерархия, естественно возникшая в своей основе, но всё-таки в ней были те, кто стоял выше, и были те, кто стоял ниже. Были те, кто выполнял эту общественную должностную функцию, а были те, кто занимал по отношению к ним подчинённое положение. Такое общество мы с покойной Еленой Николаевной предложили называть протоклассовым. Мы используем здесь термин протокласс, выдвинутый не нами, а покойным африканистом Куббелем применительно к некоторым раннесредневековым протогосударствам тропической Африки, поскольку эту самую родовую знать, выполняющую общественную должностную функцию, можно считать протоклассом. Не классом, потому что классы могут быть только там, где есть или может быть эксплуатация, а здесь её нет, и быть ещё не может. Поддержание этой самой иерархии, вообще говоря, отвечает жизненным потребностям всех входящих в неё общин”.

Ну а потом находящиеся на периферии этой системы удачливые воины, обзаведшиеся в войнах рабами, наложницами и имеющие детей от наложниц, в общем богатые зависимыми людьми, начинают тяготиться своим периферийным положением, устраивают патриархальный переворот, вырезают матриархальную знать, особенно женщин, приравнивают свободных общинниц по правам к пленницам-рабыням, и в общем запиливают свой патриархат с “блекджетом и шлюхами”. Этот момент можно словами Энгельса назвать «всемирно-историческим поражением женского пола», а заодно и всемирно-историческим поражением всего доклассового общества.

Вроде всё логично, но остаются вопросы. Теперь мы точно знаем, что в первобытных обществах охотников-собирателей, представлявших из себя кочующие группы, женщины могли быть как почти равны мужчинам(как у современных бушменов и хадза), так и занимать весьма подчинённое положение, как это зафиксировано у австралийских аборигенов. Впрочем, касательно последних есть версия, что в их случае имела деградация с более высокого уровня развития в связи с ухудшением природной среды, а не аутентичная первобытность. Тем более что первобытные люди жили в условиях первобытного изобилия, так как ещё не было земледельцев и скотоводов, чтобы вытеснить в наименее пригодные для жизни земли, как это случилось с современными охотниками и собирателями.

Также раннее возвышение мужчины имело место среди народов, эскимосов и чукчей, Крайнего Севера, где тоже не было условий для собирательства, грибы и ягоды есть, но на них долго не протянешь, основная часть рациона завязана на охоте и рыбной ловле, а и тем, и другим на севере могут заниматься только мужчины, поэтому их нравы (например, возможность купить жену за такую ценную вещь как стальной нож) имели конвергентное сходство с нравами патриархального общества.

Этот последний пример показывает, что матриархат всё-таки не природное, а социальное явление, и, как и у любого социального явления, у него должны быть социальные предпосылки в базисе. И его исходный базис – это осёдлые раннеземледельческие общины, представлявшие собой материнский род. Почему именно раннеземледельческие? Потому что раннее земледелие было мотыжным, и женщина с мотыгой была ценным работником. Это потом переход к плугу и невозможность для женщины вдавливать его на нужную глубину сильно подорвали ценность женщины как работника в сельском хозяйстве. Пахать плугом она не могла, хотя сеять и жать – вполне.

Однако до изобретения плуга матриархат держался на мотыжном земледелии, на культурном уровне подкрепляемом культом Матери-Земли, и мог сдать позиции поначалу там, где это самое мотыжное земледелие каким-то образом оттеснялось в сторону или скотоводством, как это происходило в степях и высокогорьях, или рыболовством, как у скандинавов.

Правда, у Елены Николаевны говорится, что у истоков скотоводства стояли всё равно женщины, только они могли выкормить и воспитать детёнышей животных вместе со своими детьми в то время, когда мужчины ходили на охоту, однако со взрослыми животными мужчине иметь дело всё-таки сподручнее.

Кроме того, и кочевники-скотоводы, и скандинавы-рыболовы могли устраивать набеги за добычей и пленницами далеко от дома, действовать по схеме “набежали- разорили- убежали”, не боясь при этом нарушить сложившихся традиций и мирных договоров, скреплённых родственными узами. Если воевать с соседями без возможности истребить всех под корень, то потом с ними рядом придётся как-то жить, они будут знать, кто на них напал, и будут мстить, а если набегать на кого-то, кто живёт далеко, то от них мести можно не опасаться, не найдут они тех, кто явился из темноты и в ней же растворился.

Именно в таких обществах были наиболее явные предпосылки для патриархального переворота, как его рисует теория супругов Харламенко.

То есть скотоводы или аналоги скандинавов(северо-запад Америки и т. д.) сначала периферийная часть социума, состоящего из системы общин, в центре которого земледельческая община, основанная на материнском роде. Археология в принципе указывает на существование таких обществ, где сочетались осёдлые поселения в центре и скотоводы по краю. Похоже, примерно таким был Аркаим, археологический памятник бронзового века, в перестроечное время прославленный накрученной вокруг него мистикой, однако того факта, что Аркаим существовал, это не отменяет.

Конечно, далеко не везде по природным условиям было возможно выделение специализированных на скотоводстве общин, тут нужны были или (лесо-)степи, или горы, где специализация могла идти по зональности, но там, где такая специализация возникала, именно они были рассадником набеговой экономики и набеговой культуры, а значит, именно у них появлялись в первую очередь пленницы-рабыни, а с ними и модель патриархальных отношений.

Итак, в обществе с земледельческим центром и скотоводческой или рыболовной периферией, концентрировавшей в себе умелых воинов, практически неизбежно возникновение отчуждения между земледельческим центром и скотоводческими окраинами, вполне возможен патриархальный переворот по описанной супругами Харламенко схеме. Хотя не менее, а даже более вероятен вариант, когда такие окраинные общины отрываются от своего земледельческого центра и идут завоёвывать чужой земледельческий социум, попутно совершая там патриархальный переворот, истребляя там родовую знать материнских родов. Как-никак, чужих резать морально много проще, чем своих.

Скорее всего, именно так произошло в Индии, когда её завоевали кочевники-арьи(или “арии”), положив там начало классовому обществу с системой варн, а впоследствии и каст.

Однако получается, что не для всех обществ описанная модель патриархального переворота подходит и вот какой очень важный для теории вопрос остаётся. Если по Энгельсу в “Происхождении семьи, частной собственности и государства” патриархальный переворот происходил до возникновения государства и служит предпосылкой для его возникновения, то как быть с теми обществами, где государство или протогосударство сложилось до патриархального переворота? Ведь даже в Индии до завоевания её арьями была своя цивилизация бронзового века, многие помнят про город Мохеджо-Даро, погибший в результате природной катастрофы(видимо, имело место падение крупного метеорита). Судя по тому, что там была даже своя письменность, а также водопроводы и канализация, местное общество достигло уже довольно высокого уровня развития, ведь письменность возникает тогда, когда появляется нужда в подробной документации и специальных людях, этой документацией занятых. К сожалению, эта письменность так и осталась до сих пор нерасшифрованной, а ныне и археологические раскопки оказались в силу внешних обстоятельств заморожены на неопределённый срок, так что много сказать об этой цивилизации мы не можем. А так вполне возможно, что гибель местного протогосударственного общества связана как с внутренним кризисом, отчасти вызванным и природными причинами, с наложением на это нашествия завоевателей-арьев, от которых без кризиса местное общество вполне могло бы отбиться.

Куда более Мохеджо-Даро и других городов долины Инда известен тот же Египет, на который тоже набегали кочевники, что потом привело к падению Среднего Царства под ударами гиксосов, но уже Древнее Царство достигло уровня развития государства ещё до того как там произошёл патриархальный переворот. Видимо, Египет долгое время представлял собой общество матриархально-патриархального компромисса, где женщины пользовались довольно широкими правами. Однако даже права египтянок не воспринимались как гарантированные автоматически, по крайней мере для высших и средних слоёв их требовалось оговаривать эти самые права в брачном контракте, и сам по себе этот момент говорит о многом, если вспомнить, что в советские времена женщинам и не приходило в голову оговаривать вопрос своих прав в браке до свадьбы, а сейчас это считается разумным и предусмотрительным шагом.

Часть вторая. Базис протоклассового общества.

А теперь рассмотрим подробнее собственную экономическую основу протоклассового общества. Итак, каков был его экономический базис? С одной стороны, были мелкие индивидуальные жилища, с огородами вокруг них, а с другой, были и общие поля с общими запасами. А значит, были и лица, которые всем этим должны были распоряжаться всем этим общим хозяйством в интересах всей системы общин. А патриархальный переворот и истребление женщин из центрального рода не могли не сопровождаться захватом этих общих ресурсов, и попадания их уже в руки немногих, что создавало предпосылки для возникновения механизма эксплуатации. В ситуации завоевания кочевниками механизм этого более-менее понятен, что захватчики захватили, то и стало их владением. Однако в обществах мотыжного земледелия государственный механизм должен был возникнуть и развиваться именно как ответ на внешнюю угрозу от тех же самых кочевников.

Е. А Харламенко рассматривает миф об Осирисе и Сете как свидетельство патриархального переворота, однако мне кажется, что в данном случае несколько ошиблась. Ведь если бы Сет был связан каким-то образом с матриархальными порядками, то за ним была бы богиня-женщина, однако такой нет, согласно мифу от него отвернулась даже собственная жена, а вот за Гором как раз стоит богиня-мать Исида.

Кроме того, во время борьбы с Гором за власть Сет пытается его «опустить», то есть изнасиловать с целью понижения социального статуса до такой степени, чтобы он не мог претендовать на престол, и смысл этого действия в рамках магико-мифологического сознания “приравнивание к женщине означает отсутствие права на власть и высокий статус” мог сложиться только в патриархальном обществе, а не в том, где богиня-мать, впитывающая семя бога-отца, тем не менее обладает высоким статусом.

Так что вырисовывается следующая картина. Осирис — символ матриархально-патриархального компромисса, символ уклада, основанного на поливном земледелии, а Сет — укладов, ему противостоящих. Изначально, когда вокруг Египта была ещё не пустыня, а зелёная саванна, Сет связывался с охотой на дичь в этой саванне(в более древних вариантах мифа он убивает брата на охоте), потому когда охота стала ассоциироваться с царским занятием, то даже некоторые фараоны брали себе имя Сети. Также культ Сета был распространён в дельте  Нила, так как там были охотничьи угодья и связанный с ними охотничий уклад. Также Сет ассоциировался и со скотоводством.

И лишь с появлением гиксосов и опустыниванием Сахары окончательно сформировался тот классический Сет, огневолосый разрушитель, олицетворение пустыни, а также идущих из пустыни кочевых племён с их разрушительными набегами, жестоко враждебными оросительно-земледельческой культуре Египта. Супруг же Исиды Осирис ─ правитель Золотого Века, то есть воплощение матриархально-патриархального компромисса, выросшего на укладе оросительного земледелия.

Так что миф, по крайней мере в своих позднейших редакциях, отражает временную победу зла-кочевников над земледельцами с их матриархально-патриархальным компромиссом, и    последующем реванше последних с частичным восстановлением матриархата. Частичным, потому что богиня-мать уже не может править самолично, для этого ей обязательно нужен муж или сын.

Почему так? А что можно противопоставить воинам-кочевникам в качестве военной силы? Только войско, обеспечиваемое из общих ресурсов.

Осирис ни с кем не сражался, занимаясь только мирным культурным строительством (у египтян он во многом аналог Прометея), но в силу этого был обречён на гибель из-за угла, а Гор должен был уже добыть своё право на трон в поединке. Становится важен воин, боец. А войско – это дело, главным образом, мужчин.

Кроме того, войско такого типа – это уже атрибут государства. Да и сам факт существования войска усложняет структуру распределения, требуя развивать, соответственно, и гражданский чиновничий аппарат. Правда, конкретно в Египте такие распределительные функции выполняло изначально жречество, но жрец, выполняющий чиновничьи функции большую часть времени уже по факту может считаться гражданским чиновником. Точно также китайское чиновничество тоже по факту произошло от жречества, и как рудимент этого, оставались обязанности, связанные с культом предков, но китайских чиновников как-то не принято называть конфуцианскими жрецами.

А чем сложнее структура распределения, тем больше возможностей для злоупотреблений. Значит, появляется больше нарушителей обычая, что в свою очередь требует развития суда. Словом, государственные институты уже формируются. Хотя государства, как органа классового господства, ещё нету, т. к. для классового господства должны ещё развиться антагонистические классы и эксплуатация, а для этого должна была развиться частная собственность, пока этого ещё нет, общество можно условно считать ещё протоклассовым.

Что касается положения женщин, то в условиях такого государства женщины постепенно вытесняются на периферию общественной жизни, так как не могут занимать высоких должностей ни в военной, ни в гражданской иерархии, потому что, чтобы этого добиться, надо посвятить этому всю жизнь, а у женщин нет на это достаточного времени, нужно рожать и выкармливать детей, которых, кстати, теперь нужно больше, так как государству нужны работники и воины. А вот времени на хитрости письма и прочее не остаётся. Точнее, и Египет, и Месопотамия знали немало грамотных женщин, однако всё же при этом подавляющим большинством писцов были мужчины, потому что помимо грамотности тут ещё и вопрос времени на карьеру важен.

Частичным паллиативом тут может выступать женское жречество, в большинстве культур безбрачное, или, по крайней мере, внесемейное, именно для того, чтобы жрицы могли выполнять свои функции не отвлекаясь на младенцев. Но понятно, что это был путь для немногих, и немногие безбрачные и внесемейные жрицы не могли перевесить всех мужчин.

Тем не менее, на ранних стадиях развития государств вполне могли быть временные колебания в ту или другую сторону, степень классовости и уровень эксплуатации мог колебаться, и матриархальное протоклассовое общество могло на какое-то время брать реванш. Необязательно в форме восстановления “совета матерей” в качестве основы общества, но в форме возрастания роли общих ресурсов перед частными. Впрочем, на положении женщины это тоже сказывалось благоприятно, потому что одно дело когда ресурсы в распоряжении конкретных мужчин-протособственников, а другое – когда они общие и идут, хотя бы отчасти, на поддержку слабых и уязвимых.

Кстати, есть некоторые основания предполагать, что Древнему Царству Египта предшествовали более «рыночные» варианты обществ, так как додинастический Египет представлял собой кучу мелких государств примерно аналогичных Междуречью, которые с неизбежностью воевали друг с другом и захватывали при этом богатства и рабов, а потом всем этим можно было торговать, и именно этот исторический опыт привёл к появлению антирыночных ограничений. Раздербанивание общих ресурсов, когда их в силу общего низкого уровня развития производительных сил не может быть накоплено много, на низко развитом базисе ведёт к кризису, который может обернуться протоклассовой реакцией, то есть частичным возвращением протоклассовых порядков, пусть и на новом уровне развития. А. В. Харламенко называет примером такой протоклассовой реакции Спарту, однако этот пример скорее всего не единственный, и не факт, что даже самый типичный. Ведь ценой протоклассовой реакции в Спарте была значительная степень изолированности от внешнего мира, а, значит, и притормаживание культурного развития. Так что случай Египта Древнего и Среднего царств можно считать даже более типичны случаем протоклассовой реакции.

Если же рассмотреть доколумбовые цивилизации Нового Света, то, согласно теории супругов Харламенко о патриархальном перевороте, получается, что как-то так совпало, что он шёл тогда везде, во всех протоцивилизациях, и это помогло конкистадорам их завоевать. Конечно, едва ли кто будет отрицать общеизвестный факт, что во многих случаях конкистадорам помогли внутренние неурядицы, однако само по себе такое совпадение выглядит несколько странным для всех обществ, находящихся на не вполне совпадающих ступенях развития (инки, например, знали бронзу, а ацтеки нет). А если считать, что при складывании классовых обществ шатание из классовости в протоклассовость и обратно является довольно долгой полосой нестабильности, то паззл складывается куда логичнее.

Кроме того, на Новый Свет ещё откладывал отпечаток тот факт, что это “мир без лошади”, то есть лишённый ездовых и тягловых животных, земледелие в нём не могло перейти от мотыжного к плужному, как это случилось потом в том же Египте, и транспортная связность тоже была меньше в связи с этим.

Если так, то находит своё объяснение тот факт, что при сравнении цивилизаций Мексики и Перу получается, что первые были более отсталые технически в сравнении со вторыми, но при этом признаков классового общества в социальной структуре у них было много больше, чем у знавших бронзу инков. Факты таковы, что у ацтеков и майя конкистадоры обнаружили общество, в котором были проститутки(двух сортов), профессиональные воры, а также азартные игры на ценное имущество, в том числе и на имения, а также на собственную свободу, что говорит о развитии долгового рабства. А вот у инков ничего такого не обнаружили. Причём свидетельства конкистадоров в этом плане можно считать достаточно достоверными уже потому, что эти темы бандитам во все времена были интересны. Это не нюансы местной философии, которые им были абсолютно безразличны.

А ведь ещё Энгельс подчёркивал в происхождении “Семьи, частной собственности и государства”, что воровство и проституция являются неизбежными спутниками классового общества. Были в Мезоамерике и более фундаментальные атрибуты такого общества — чётко выделялись социальные слои жрецов, воинов и рабов.

Судя по всему, Мексика крутилась в бесконечном цикле «Разруха-империя-разруха», где государство пыталось сперва развиться на протоклассовой основе, но при переходе к классовости у него быстро наступало разложение и крах, и в общественном сознании это выражалось в мифах на тему конца света, который, согласно местным представлениям, наступал много раз, и требуются массовые жертвоприношения, чтобы попытаться его предотвратить, и то без гарантии. Учитывая, что мы знаем эту идею в профанной трактовке, а не так, как её знали жрецы, вполне может быть, что мотивация жрецов была отчасти такой же, как у идеологов цивилизации Торманса в романе И. А. Ефремова “Час Быка” - избавляясь от «лишних», избежать социальных потрясений.

Иная картина наблюдалась в государстве инков. Можно констатировать отсутствие как сословий, кроме господствующей общины инков, но и в инки можно было попасть по заслугам, отсутствие воров, проституток и нищих, нет и долгового рабства, а с другой, при этом признаки государства были в наличии. Было в наличии войско, почти уже регулярная армия, развитый административный аппарат, развитое законодательство и даже аналог спецслужб. Кстати, одной из особенностей государства инков, отмечаемой испанцами с удивлением и негодованием, был сильный контроль над должностными лицами в плане имущества и семейных связей. Этот контроль над должностными лицами вызывал у испанцев наибольший культурный шок   именно потому, что даже мысленная примерка шкуры управленца, с которого спрашивают по полной программе да ещё и обогащаться за счёт своей должности не дают, приводила любителей наживы в неподдельный ужас.

Также в государстве инков не было не только долгового рабства(этого довольно долго не было и в Египте, где, в отличие от Междуречья, не было ростовщичества), но даже рабов-чужеземцев для купли и продажи. Слуги, по-местному называемые «янакона», были, но с тем, кому они прислуживали, их не связывали отношения личного найма, слугу прикомандировывало государство, и оно же выдавало ему паёк. Даже если этот паёк и шёл через того, кому янакона прислуживал, всё равно это были не траты из личного кармана, а расходы государства. А вот в Египте даже Древнего Царства рабы “бак”, выполнявшие роль слуг в домах у знати, уже были, и являлись собственностью именно хозяина, а не государства.

Искусно построенная плановая экономика государства инков тоже не может не вызывать изумления. Заодно это зримое опровержение “кибернетического аргумента” против планирования. Если даже в бронзовом веке плановая экономика могла вообще на шнурках-кипу работать, как можно всерьёз полагать, что она будет неподъёмна для современных компьютеров?

Судя по всему, вся эта система не просто выросла из протоклассовых традиций естественным образом, а была введена хотя бы отчасти сознательно, чтобы избежать присвоения должностными лицами вверенного им государства и государственного имущества, коим они должны были распоряжаться в интересах всех. Растаскивание в тех условиях означало неизбежную разруху и катастрофу по типу тех, которые сотрясали время от времени Мексику, да и Анды до инков. Ведь инкское государство в Андах было далеко не первым, а о доинкских временах у нас весьма смутные понятия, так как мы не имеем от них письменных источников, но это не значит, что их не имели сами инки, узелковое письмо кипу, скорее всего, было носителем полноценной текстовой информации, при этом было изобретено тысячи лет назад, а значит, знания о предшествующих временах в их библиотеках вполне могли быть, это нам они недоступны.

Так что и государство инков можно считать примером протоклассовой реакции, причём доведённым до максимально возможного на данном техническом уровне совершенства. Увы, и оно оказалось не очень устойчивым.

Часть третья. Тема жертвоприношений, её связь с базисом.

О жертвоприношениях у ацтеков и майя, и их связи с базисом уже говорилось выше. Кстати, и каких-то бесспорных следов человеческих жертвоприношений именно у инкской цивилизации почти не находится. Прямых и бесспорных свидетельств от конкистадоров или монахов-миссионеров нет, а ведь для последних это была крайне важная тема, очень весомый аргумент против язычества.

Но даже в публичном процессе над Тупаком Амару Первым, суть которого как раз и состояла в демонстративном суде над языческим инкским прошлым, не было обвинений в человеческих жертвоприношениях, и это при том, что подсудимый был ранее жрецом, а в плане фальсификации обвинения власти колониального Перу нисколько не стеснялись. Так что единственной причиной, по которой такие обвинения не фигурировали на процессе, может быть только их полная неправдоподобность для публики. Многие почему-то забывают, что даже сфабрикованное дело должно обладать каким-то минимумом правдоподобия для зрителей, иначе обвинители выставляют себя на посмешище.

Правда, в книге Ю. Берёзкина “Инки, исторический опыт империи” упоминается о ледяных погребениях заживо детей в горах вдали от земледельческих поселений. Почему-то из последнего обстоятельства он делает вывод, что это был общеимперский культ. Хотя, если вдуматься, это нелогично. Ведь общеимперский культ требует присутствия ВИП-персон, но если рядом нет земледельческих поселений, то нет и инфраструктуры для их размещения. Да и вообще, разве не логичнее проводить общегосударственный культ в столице, а не где-то у чёрта на рогах? При этом сам же Ю.Берёзкин упоминает о племенах, живших перегонным высокогорным скотоводством, которые не хотели подчиняться власти инков, и с ними враждовали. Так не логичнее  ли предположить, что вдали от земледельческих поселений жертвоприношения совершали именно скотоводы?

А упоминаемый Ю. Берёзкиным факт, что вещи из погребального инвентаря принадлежат инкской культуре, легко объясним тем фактом, что это могли быть и трофейные вещи. Никого же удивляет тот факт, что в скифских курганах Причерноморья могут попадаться античные сосуды.

Впрочем, точку в этом вопросе положила история, случившая в Перу в 80-ые годы прошлого века, когда были найдены изувеченные тела пропавших журналистов, и правыми либералами  была сделана попытка обвинить в этом местных жителей, якобы совершивших человеческое жертвоприношение. На стороне обвинения выступал известный перуанский писатель и политик-либерал Хорхе Марио Педро Варгас Льоса. Относится  он к своему народу также как современные у нас либералы относятся простому народу в РФ, он считал свой народ диким, некультурным, склонным ко всяческим злодеяниям и нуждающимся в спасительной вестернизации.

Однако в итоге получилось как с «делом Бейлиса», судебный процесс имел столь громкий резонанс, ибо по сути было обвинением не просто конкретных людей, но и целого народа в кровавых деяниях. Однако эксперты-этнографы смогли убедительно доказать, что обвинение в человеческих жервоприношениях беспочвенно, так как человеческих жертвоприношений местные племена не знали уже во времена конкисты, и таким образом «кровавый навет» был снят, а репутация Марио Варгаса Льосы была таким образом серьёзно подмочена, и  так что в результате в дальнейшем он даже проиграл президентскую гонку.

Так что на сегодняшний день можно считать твёрдо установленным, что человеческих жертвоприношений у инков не было, как не было обособленного от народа культа и жречества. В литературе об инках иногда упоминается жрецы, но там называют занимавшихся хранением и передачей знаний амаута, у которых, однако, не было монополии на жертвоприношения, в записях конкистадоров упоминается, что жертву(разумеется, не человеческую), могли приносит и обычные воины.

Так же инкское государство не нуждалось в человеческих жертвоприношениях, потому что при плановой экономике люди нужны всегда, хотя бы лёгкий дефицит рабочей силы неизбежен, а от голода всех гарантирует система государственных запасов.

Часть четвёртная. Какой была экономическая подоплёка гражданской войны в государстве инков?

Ну а в чём тогда была суть гражданской войны между сторонниками Уаскара и Атауальпы, предшествовавшая конкисте? Известно, что Атауальпу поддерживала военная знать, а вот Уаскара старый государственный аппарат и племена каньяри, с коими эта самая военная знать воевала до того, с другой стороны. При этом после гибели обоих претендентов на престол сторонники Уаскара в большинстве своём стали активно сотрудничать с колонизаторами, а сторонники Атауальпы не могли примириться с их властью, и восставали против колонизаторов.

Супруги Харламенко считали, что за Атауальпой стояла партия сторонников патриархального переворота, а за Уаскаром сторонники древних матриархальных традиций, и обосновывает своё мнение тем, что, согласно историку Гарсиласо де ла Веге, Атаульпа яростно истреблял женщин и детей из столичной знати. Однако нельзя сбрасывать со счёта тот факт, что информаторами этого безусловно субъективно честного историка были уакаровцы, сотрудничающие с колонизаторами, и уже нахватавшиеся от них европейских понятий, и изображавшие ситуацию в духе уже существовавшего тогда дискурса “кровавый тиран истребляет невинных жертв” .Сам дискурс имеет античные корни, потом приписывался нехристианским государствам Востока, и даже Гарсиласо да ла Вега прямым текстом сравнивает Перу с Оттоманской Портой, где взошедший на престол султан обязательно казнил всех своих братьев, хотя и писал в то же время, что до Гражданской Войны у инков никакого истребления родственников в превентивном порядке не было. Кроме того, все мы знаем, что история с несостоявшимся выкупом Атауальпы и комедией суда над ним даже по тем временам выглядела очень неприглядно, и именно потому для оправдания этого беззакония, для легитимации колониальной власти требовалось максимально очернить казнённого, тут невооружённым глазом виден идеологический заказ на “вешанье всех собак”.

Однако уже тот факт, что этих самых ускаровцев осталось довольно много, заставляют усомниться в масштабах описываемого ими террора, а по некоторым сведениям, Атауальпа и до Куско дойти с войиском не успел, от того и принимал испанцев в Кахамарке, что тем более ставит под сомнение картину, описанную у Гарсиласо де ла Веги. Известно, что Уаскара   Атауальпа не просто сверг и захватил в плен, а получилось это в битве, кроме того, казнить его сразу он не хотел, видимо, желая, чтобы тот живым предстал перед судом, и Уаскар был ликвидирован сторонниками Атауальпы только после того, как сам Атауальпа попал в плен, то есть запланированного суда не могло состояться, а Уаскар мог оказаться козырной картой в руках испанцев. Да и тот факт, что сторонники Атауальпы в ситуации с его пленением стали дисциплинированно собирать выкуп и не подумали передраться за власть, тоже говорит о том, что это не были какие-то отмороженные беспредельщики, пошедшие против всех устоев и правил, наоборот, такое поведение более логично для ревнителей устоев. Причём объяснить их верность своему вождю отсутствием в их рядах потенциальных лидеров тоже не получается, потому что после казни Атауальпы сопротивление испанцам возглавил Руминьяви, ныне почитаемый как герой в Перу и Эквадоре, то есть люди, способные стать вождями, у них таки были.

Для контраста представьте себе, как бы повели себя конкистадоры, если бы их лидер попал в плен. Скорее всего, передрались бы за власть. Впрочем, за власть они и в реальной жизни передрались, многие из лидеров конкистадоров, включая Франсиско Писарро, погибли от рук своих бывших соратников.

С другой стороны, если считать уаскаровцев ревнителями устоев, то как-то нелогично, что они так легко нашли общий язык с теми, кто пришёл грабить и разрушать их страну. Да и по логике самих супругов Харламенко получается, что полноправными в рамках матриархата женщины могли быть только в рамках своего рода, а женщины, ставшие наложницами захвативших их в плен воинов неполноправны. И по такой логике даже добровольные половые связи с завоевателем были прямой дорогой в неполноправное положение. Если исходить из теории супругов Харламенко, то как-то нелогично для тех женщин, кто составлял собой стержень рода, идти на такое. Разве что в незавидной ситуации выбора меньшего из зол.

Однако если различие между полноправным и неполноправным браком у инков было сравнительно невелико, то знатные женщины из инкского государства, связавшиеся с завоевателями выглядят не столь уж безумными, так как считали свои права гарантированными фактически по умолчанию. Я сама выросла уже в патриархальные времена, ведь контрреволюция в СССР тоже была своего рода «патриархальным переворотом», изменившим положение женщины к худшему, понимала, что выходя замуж, с неизбежностью попаду в зависимость от мужа, потому к его моральному облику надо присматриваться как можно внимательнее, нет ли каких-то опасных намёков на «пить и бить». Потом с удивлением узнала, что те, кто был лет на десять меня старше, женщины последнего советского поколения были в таких вопросах куда менее осторожны, и эта неосторожность как раз и объясняется подспудной уверенностью в гарантиях своих прав и хотя бы относительной свободы с возможностью всё переиграть, если нарвутся на дурное обращение. Потому что советская женщина могла материально не зависеть от мужчины, в капиталистическом мире зависимость женщины от мужа практически неизбежна.

Но в любом случае на сотрудничество с конкистадорами никак нельзя было пойти без хотя бы частичного отрицания старых порядков и обычаев, ну или хотя бы с отчаяния от невозможности их удержать. Скорее всего, в каких-то случаях было примазывание к сильному с целью выживания, исходящее из той логики, что сильный враг всё равно победит.

А. В. Харламенко кажется некорректным использование слова «коллаборационист» по отношению к тем представителям перуанцев, которые сотрудничали с конкистадорами, поскольку   нации в буржуазном смысле тогда ещё не сложились. Это, безусловно, так, но всё-таки даже классические коллаборационисты времён ВМВ тоже не просто так предпочитали нацию завоевателей той, из которой сами родом, теперь, когда тема коллаборационизма освещается и исследуется довольно подробно, выясняется, что на личный выбор идти в коллаборационисты или в сопротивление всё-таки очень сильно влияли личные убеждения, которые часто оказывались даже важнее национальности.

Впрочем, ситуация, в которой оказались коренные жители Нового Света когда к ним прибыли европейцы, в какой-то мере аналогичной ситуации, описанной у китайского фантаста Лю Цисиня, где землю едет завоёвывать инопланетный флот вторжения, а на Земле образуется общество сотрудничающих с инопланетными завоевателями. Лю Цисинь пытается как раз расписать мотивацию таких людей — культурных и образованных, но при этом уверенных, что человечество безнадёжно, и завоеватели-инопланетяне ему пойдут на пользу. Участников общества сотрудничающих с инопланетянами тоже можно назвать коллаборационистами, хотя предают они не какую-то конкретную нацию, а всё человечество целиком. Один из таких персонажей-коллаборационистов высказывает прямым текстом сравнение земной цивилизации с ацтеками, а с завоевателей-инопланетян с конкистадорами. То есть он исходил и представления, что инопланетные завоеватели — это единственное, что может вытащить человечество из тупика. Возможно, что и в реальности индейцы, переходившие на сторону конкистадоров, рассуждали подобным образом, во всяком случае это более реалистично, чем надежда, что неведомые пришельцы будут помогать восстанавливать вековые традиции и обычаи.

Конечно, в случае протоклассового общества и об идеологии в современном смысле говорить    тоже нельзя, всё-таки магико-мифологическое мышление недостаточно рационально для этого, но всё-таки не могли же жители государства инков не понимать, что наличие иноземных завоевателей способствует разрушению старых обычаев, а их изгнание увеличивает шанс на их сохранение, и решение о сотрудничестве или сопротивлении они явно принимали исходя из этого.

Сопротивлялись же конкистадорам сторонники матриархально-патриархального компромисса, надеющиеся, что можно изгнать конкистадоров и зажить по-старому. Хотя самые дальновидные из них, те, кто стояли за Манко, не могли не понимать, что всё отнюдь не так просто и дальше как-то придётся жить в контакте с открывшимся большим миром.

Часть пятая. Теоретические выводы.

Мы не может сказать точно, каковой была бы судьба инкского государства без внешнего вмешательства, однако можно рассмотреть перспективы дальнейших трансформаций такого общества и сходных с ним протоклассовых обществ с точки зрения теории. Судя по всему суть конфликта в этой Гражданской Войне была следующей. Когда без явного патриархального переворота или при победившей протоклассовой реакции развитие общества переходит на государственный уровень, то в государстве с большим государственным сектором как раз среди тех, кто распоряжается общими ресурсами, находятся те, у кого возникает соблазн получить эти ресурсы под свой персональный контроль, чтобы более свободно из использовать в своих интересах, например, подкармливая соратников. Конечно, о полноценной приватизации речь поначалу не идёт, для этого как минимум должны развиться отношения купли-продажи. К последнему были близки ацтеки, но не инки, однако неизвестно, как далеко по пути развития товарно-денежных отношений продвигались предшествующие инкам государства, по крайне мере в  некоторых из них рабовладение точно было, а значит, было заметное развития рынка и торговли, чего инки избегали именно что сознательно, а не в силу того, что это ещё не развилось. Судя по всему, инки также знали о рабовладении и торговле, как советские люди знали о капитализме. И некоторые подвижки в сторону развития частной собственности, видимо, в подобной ситуации происходят, особенно когда расширение страны поневоле ослабляет контроль из центра. Есть сведения, что Уаскар хотел ввести дворцы в постоянное владение, а не только на условии занимаемой инкой должности, да и до того несмотря на весь контроль накопление сокровищ всё-таки шло. И в финале этого процесса получается таки да, полноценное классовое общество. Впрочем, неизвестно, чем бы дело закончилось у инков, которые без мощного государственного сектора были обречены, а исторический опыт противостояния растаскиванию государственного имущества уже накопили изрядный. Ведь додумались же до идеи запрета рабов-слуг и прочих способов контроля над управленцами.

В то же время были и силы, никак не заинтересованные в ослаблении государственного сектора экономики, и среди них была в том числе и часть верхушки войска, у которых вполне могло хватить дальновидности понять, что растаскивание общих ресурсов как раз военную силу и подточит в первую очередь. То есть основной конфликт в таком обществе неизбежно шёл по линии “сохранить общий ресурс для сохранения крепости и могущества государства” или “растащить общий ресурс для увеличения могущества своей клики”. В таком случае понятно, какой лагерь больше притягивал патриотов, потом сражавшихся с заокеанскими захватчиками, а какой - будущих прислужников колониальных властей, вместе с которыми потом так удобно стало растаскивать богатства своей родины. Понятно и появление Вилькабамбы, поначалу державшейся на самых стойких сторонниках общих ресурсов(а вот когда то поколение состарилось, то увы!). Кстати, судя по тому что Тупак Амару Первый в своей предсмертной речи обратился к Пачамаме, оная в Вилькабамбе почиталась, и никаких намёков на патриархальное низвержение матриархального божества там не было.

И в общем-то ситуация протоклассового государства в чём-то похожа на ситуацию социализма в состоянии “осаждённой крепости”, когда тоже шла перманентная борьба между теми, кто хотел отстоять социализм и теми, кто хотел бы интегрироваться в империалистическую систему пусть бы и в роли колонии для выкачивания ресурсов. Иногда наши идеологические оппоненты задают “каверзный”, как им кажется, вопрос: “Какая может быть классовая борьба при социализме, если классов уже нет?” В рамках контрпропаганды на бытовом уровне на него уже научились отвечать, но теоретически эта тема освещена, к сожалению, недостаточно. А суть такова, что аналогом классовой борьбы в обществе без антагонистических классов является борьба тех, кто хочет установить классовое общество с теми, кто пытается удержать его бесклассовый характер. Конечно, без теоретического освещения такая борьба порой велась вслепую и нередко сводилась к чисто оборонительным мерам, потому слишком часто оканчивалась поражением.

Впрочем, борьба вокруг сохранения или растаскивая общего может быть даже в классовых обществах, если там есть сильный госсектор, хотя бы отчасти используемый на общее благо.

Египет постепенно эволюционировал от протоклассовой системы в классовую, хотя, видимо, окончательный переход к классовому обществу произошёл благодаря завоеванию кочевниками-гиксосами. К сожалению, о периоде их господства мы можем мало что сказать, потому что потом сами египтяне вымарывали этот период из своих летописей, посыпая его ритуальными проклятиям. Однако если верна версия, что прототипом библейского Иосифа Прекрасного послужил какой-то чати (должность аналогичная премьёр-министру) времён господства гиксосов, то в Библии как раз есть крайне не красящий Иосифа момент, когда в обмен на помощь от голода идёт экспроприация имущества египтян, как земли, так и драгоценностей, а потом и вовсе закабалением населения. А ведь в протоклассовом обществе право на помощь при голоде это именно право, примерно как в социальных государствах, за него не надо расплачиваться своим имуществом и/или свободой.

Почему же Древний Египет всё равно упорно дрейфовал в сторону классового общества, даже государство инков едва ли могло бы удержаться на протоклассовости? Да потому что собственная основа протоклассового общества ─ это сельские общины, основанные на материнских родах, а когда появляются города, то пусть они тоже изначально вырастают из общин, там структура населения неизбежно усложняется, и какое-то количество горожан неизбежно оказывается вне общин, что и на общинников косвенно не может не влиять. Общинная структура разрушается, с какого-то момента свободные общинники теряют право на помощь при голоде и это становится или милостью со стороны государства, или способом закабаления за долги. Вот тут и происходит переход к классовому обществу без ярко выраженного патриархального переворота, когда подвижки в сторону частной собственности и возрастающая сложность общества разрушают общинные институты.

Можно ли было всё же удержать протоклассовое состояние? И да, и нет. То есть это было бы возможно при сознательном управлении общественным развитием и понимании причинно-следственных связей, однако понятно, что во времена магико-мифологического мышления такой развитой общественной науке было просто не откуда взяться. Разве что заслать прогрессора-инопланетянина или прогрессора-иновременянина, да и то не очень понятно, как бы такой сумел популяризовать свои знания среди местных. Возможно, что у инков небольшой шанс был, плановая экономика способствует развитию планирования и прогнозирования, в источниках упоминается, что у них были философы, которые объясняли в школах почему инкское общество должно быть устроено так, а не иначе, однако инкам не свезло.

А так протоклассовые государства были обречены на переход в классовое состояние, потому что в них не было субъекта, способного продавить возможную альтернативу, и не было возможности строить общество не стихийно, а сознательно и по плану.

Леа Руж